Когда муж пришел в себя, Настя наклонилась к нему.
— Ничего, Алешенька, потерпи немного. Вячеслав Петрович сказал, что через три недели снимет гипс и мы поедем домой.
Вечером Настя позвонила сыну и сообщила, что нога не полностью зажила и что надо еще подождать, пока окончательно не срастется кость. Она не стала говорить ему правду, не хотела еще больше травмировать.
Возникли проблемы с деньгами. У себя в номере Настя обдумывала, что делать. Вновь просить денег у Вероники было неудобно, и неожиданно пришла спасительная мысль: «Надо позвонить бабушке!»
Не прошло и двух суток, как на большую сумму телеграфом пришел перевод.
Незаметно пролетели и эти три недели. За это время раны на теле мужа зажили, и когда его повезли, чтобы снять гипс, Настя была уверена, что на этот раз все обойдется хорошо. И, чтобы не сглазить, невольно перекрестилась и пошла на улицу, но спустя полчаса не выдержала, вернулась в палату. Алеша, опираясь на костыли, стоял спиной к ней и разговаривал с товарищем по койке. Услышав позади шум открываемой двери, повернул голову, увидел жену. Настя подошла к нему и, не скрывая свою радость, поцеловала в щеки.
— Алеша, покажи, как ты ходишь.
Он отрицательно покачал головой. Настя понимала его состояние и не торопила его, ее беспокоило другое. С того момента, когда с его лица сняли повязку и он увидел в зеркале свое лицо, Настя почувствовала, что муж стал стесняться ее. Она решила с ним поговорить, но в присутствии посторонних было неудобно, и она отложила разговор на время, когда снимут гипс и они с Алексеем выйдут на улицу. После обеденного «тихого часа» Настя настояла на своем и муж продемонстрировал ей свое умение владеть костылями. Выходило у него плохо, и Настя невольно засмеялась. Ее смех словно подбодрил его, и он решительно заковылял по палате. Проблемы возникли тогда, когда стали спускаться по лестнице, чтобы выйти на улицу. Насте было больно смотреть, как изо всех сил он старался удержаться на лестничной клетке, чтобы не упасть. Она попыталась ему помочь, но он отрицательно покачал головой.
На улице они сели на скамейку. Ласково грело весеннее солнце. Вглядываясь в голубое небо, Алексей тихо произнес:
— Я никогда не замечал, что небо такое красивое!
Настя посмотрела ему в глаза. В них были отчаяние и неприкрытая боль.
— Многое, Алеша, ты в жизни не замечал, — грустно произнесла она.
Он, опустив голову, неожиданно сказал:
— Настя, нам надо поговорить.
— Можешь не начинать. Я знаю, что ты хочешь сказать. Если хочешь причинить мне боль, можешь продолжать.
— Выслушай меня. Для вас будет лучше, если я уеду жить к маме. Я не хочу, чтобы вы из-за меня страдали…
— Ты все сказал? — резко обрывая его, холодно спросила она,
— Да, мне больше нечего добавить.
— Тогда у меня к тебе один вопрос: если бы это случилось со мной, ты бы от меня отказался?
Алеша, прикрыв глаза, молчал.
— Молчишь, потому что тебе нечего сказать. После того, как ты увидел свое лицо, я стала замечать, что ты стесняешься меня. Кого ты стесняешься? Родную жену? Ты даже себе представить не можешь, какую боль сейчас ты причинил мне. Обидно и больно, что так случилось с гобой, но ты ничего уже не в силах изменить. Ты сам себе выбрал эту дорогу и с нее не хотел сойти. Я предупреждала тебя, чтобы ты не ехал в Афганистан, но ты не послушался меня. Теперь наберись мужества и смирись со своей участью. В жизни еще ничего у тебя не потеряно. У нас растет сын. Придет время, и у нас будут внуки и внучата, и дадут они тебе новый импульс в жизни. Вот ради этого мы с тобой и будем жить… Сейчас я пойду к Вячеславу Петровичу, чтобы разрешил нам уехать домой.
Лечащий врач разрешил. Оформив на мужа соответствующие документы, Настя купила билеты на самолет и, не задерживаясь ни минуты, они полетели домой. Накануне перед вылетом она позвонила в Душанбе командиру дивизии, попросила, чтобы их кто-нибудь встретил.
В Душанбинском аэропорту их встречал командир дивизии со своей свитой. Настя смотрела на суровые лица офицеров, которые по-мужски крепко обнимали своего боевого товарища, выполнившего свой интернациональный долг перед Родиной. А мимо них, мимолетом бросая взгляды на изуродованное лицо офицера, проходили люди. Смотрели по-разному: кто с состраданием, кто с любопытством, а кто и просто так…
Глава седьмая. КРИК ЖУРАВУШКИ
В конце мая родители приехали. Для Димы это был настоящий праздник. Его уже не пугало лицо отца. Для него отец стал примером подражания в жизни, окончательно созрела мысль твердо идти по его стопам. Но, заранее зная отрицательную реакцию матери, решил свою мечту держать в тайне.
Сдав последний экзамен на «отлично», Дима зашел к матери в ее школьный кабинет. Она по его лицу поняла, что у него все нормально.
— Можно поздравить?
— Да.
— Молодец. Сегодня мы это событие дома отметим. А сейчас иди домой, только по дороге зайди в магазин. Отец просил, чтобы ты купил «Боржоми». Деньги есть?
— Нет.
— А почему их у тебя нет? Представь: едешь с девочкой, и вдруг она просит купить ей мороженое. А ты в ответ: мол, извини, дорогая, но в моих карманах денег нет.
— А если действительно у меня их нет?
— Это тебя не украшает. На всякий случай в кармане всегда должны быть дежурные деньги. Как у офицеров — неприкосновенный запас.
— Понял, — улыбнулся сын.
— Если понял, можешь идти.
— Есть! — четко ответил он и по-военному повернулся через левое плечо.
Настя, глядя ему вслед, усмехнулась. Дима так возмужал, что порою она не знала, как с ним обращаться. Она все считала его ребенком, а этот ребенок уже носил сорок шестой размер обуви. Денег для сына она не жалела. Словно хотела заполнить вакуум той нищей жизни, которую в юности пришлось испытать ей.
Дима спешил домой. Ему предстоял трудный разговор с отцом, и он не хотел, чтобы при нем присутствовала мама. Открыв дверь своим ключом, услышал голос отца:
— Сынок, это ты?
— Да, папа.
Дима вошел в гостиную. Отец читал книгу. Отложив ее в сторону, взглянул в лицо сына.
— Можно поздравить?
— Да.
— Поздравляю. А мама когда придет?
— Сказала, что не раньше четырех. Папа, я тебе «Ессентуки» купил, «Боржоми» не было.
— Ничего и это подойдет, только поставь в холодильник. Обедать будешь?
— Да, папа, а что сегодня на обед?
— Борщ, макароны по-флотски, компот.
Алексей, подпрыгивая на одной ноге, направился на кухню. От его тяжелого веса пол загудел. Дима быстро вымыл руки, последовал за ним. Стол был накрыт только для него.
— А ты что, не будешь обедать?
— Я маму подожду.
Алексей сидел напротив сына и с улыбкой смотрел на него. Он радовался, что сын рос крепким и здоровым. Дима несколько раз бросил взгляд в сторону отца. Тот понял что сын хочет что-то сказать, но не решается. Наконец, не глядя на отца, Дима произнес:
— Папа, хочу с тобой поговорить, только вначале выслушай меня, а потом скажешь «да» или «нет».
— А может, сразу ответить «нет», чтобы не разводить впустую дискуссию?
— Ты же не знаешь, о чем речь пойдет!
— Почему не знаю? Знаю.
Дима какое-то время молча смотрел на отца. Тот увидел, как потускнели его глаза, и ему стало жалко сына.
— Говори, может, я и ошибаюсь.
— Папа, я знаю, что ты скажешь «нет».
— Даже если я скажу «да», за мной не последнее слово. Все зависит от матери, а она твердо скажет «нет». Выкладывай, что у тебя там за душой.
— Я хочу поступить в Суворовское училище.
Алексей хотел сказать, что это пустая затея, но чтобы не травмировать сына, как бы с сожалением произнес:
— Ты, сынок, опоздал. Если память мне не изменяет, документы в Суворовское и другие военные училища в военкомате еще с апреля отправляют, а сейчас на дворе июнь.