– Вы женаты? – как-то машинально спросил Рубаченко, быстро изображая кисточкой появлявшиеся кое-где на волнах белые гребенки пены.
– Овдовел-с. Не посетуйте на старика, заболтался.
Он встал и дотронулся до шляпы:
– Прощайте, г-н художник.
IV
Возвращаясь «с этюда», Рубаченко присел отдохнуть на скамью под тенью платана. Направо и налево изгибалась шоссированная дорожка, усыпанная гравием.
Раздался шорох женского платья. Приближалась быстрыми шагами какая-то дама. Голова была низко опущена: сна смотрела себе под ноги; за широким навесом её вычурной шляпки не видно было лица. Однако художник её узнал. Уже приблизившись к скамье, на которой сидел Рубаченко, она подняла голову и воскликнула:
– Вы!.. Зачем здесь?
– По праву свободного художника, Вера Николаевна… Если же моё присутствие здесь вас беспокоит…
– Уходите, – Бога ради скорее уходите…
Но было уже поздно.
С другой стороны приближался здоровенный детина-татарин с чёрными усами, торчавшими горизонтально… Пригнув голову как бык, он бросал исподлобья свирепые взгляды то на Веру Николаевну, то на Рубаченко и пошевеливал игриво правою рукой, в которой держал нагайку.
Вера Николаевна инстинктивно уцепилась за локоть Рубаченко, татарин вдруг взмахнул рукой, и нагайка со свистом упала прямо на плечи женщины. Она неистово вскрикнула…
Всё помутилось в глазах Рубаченко; он замахнулся своим складным стульчиком и, может быть; раздробил бы татарину голову, но Вера Николаевна крикнула:
– Стойте!.. Не смейте его трогать… Это я сама дала ему право… так со мной обращаться, – добавила Вера Николаевна. – Он очень ревнив, и принял вас за моего любовника. Пойдём, Ахмет…
Рубаченко ещё стоял, повёртывая свой складной стул как бы в раздумье: как он мог пытаться эту безобидную вещь обратить в оружие, а Вера Николаевна, прежде чем скрыться за поворотом дорожки, вдруг обернулась и сказала ему насмешливо:
– Чуть было не вышла «битва русских с кабардинцами!..» Прощайте вы, Иосиф Прекрасный!.. Не поминайте лихом…