Меня разбудил мой собственный крик. Солнечный свет струился в небольшое окно. Я посмотрела на кушетку Марцеллы. Она пуста, постель даже не помята. Я похолодела. Только я встала, как дверь распахнулась. Сестра вбежала в комнату — волосы растрепанные, глаза покрасневшие от слез. В ушах эхом отозвались беспечные слова, сказанные мной накануне вечером. Едва сдерживая рыдания, она начала сбивчиво рассказывать о произошедшем.
— Это ужасно! — говорила Марцелла. — К нам вошла бабушка Калигулы. Она застала нас. Она стояла у кушетки с двумя громадными охранниками, которые ходят за ней по пятам. Теперь весь дворец будет знать. Мама сказала, что я погубила себя. Императрица назвала меня шлюхой. Она ненавидит меня и всю нашу семью. Ливия обвинила во всем меня. Но это не так. Калигула несколько месяцев увивался за мной.
— Калигула? — Я с удивлением уставилась на Марцеллу. — Зачем ты пошла с этим глупым мальчишкой? А из-за чего разгорелся сыр-бор? Мы же всегда спали со своими двоюродными братьями. И что тут такого, если ты спала с Калигулой?
— Мы не спали.
Я поняла не сразу, может быть, я не хотела понимать.
Вы занимались этим? Ты позволила Калигуле... Марцелла! Какая гадость!
— Это не гадость! — Марцелла хихикнула сквозь слезы. — Это даже...
Меня передернуло:
— Никто не посмеет сделать со мной ничего подобного! Пусть только попробует!
Марцелла вздохнула. На ее лице появилось ненавистное мне выражение превосходства.
— Что ты понимаешь! Ты еще ребенок.
— Ты старше меня всего на два года, — напомнила я.
Она снова вздохнула:
— Они-то как раз и имеют значение. — Марцелла ополоснула лицо водой из кувшина. — Ох, сестренка! Что теперь со мной сделают?
Решения долго ждать не пришлось. Через несколько минут вошла Ливия со своими охранниками. В маленькой комнате сразу стало тесно. Следом за ними появились мама, бледная, с опущенным лицом, и Агриппина. На этот раз она не лезла вперед, а с виноватым видом держалась за спинами других. Я догадывалась, что Марцеллу ждет суровое наказание, однако трудно было представить, какой план созрел в голове Ливии.
— Я отправлю ее в монастырь весталок, к девственницам, — объявила она.
— К девственницам? — У Марцеллы захватило дыхание. Ее глаза округлились, она побледнела как смерть. Я подошла к сестре, боясь, что она сейчас лишится чувств, но Марцелла держалась твердо и не мигая смотрела на императрицу.
На губах Ливии появилась жестокая усмешка:
— Там знают, как поступать с распущенными девчонками.
Мама, не проронив ни слова, обняла Марцеллу за плечи.
— Пойдем, Агриппина! — Императрица поманила ее пальцем. Изумруд сверкнул в лучах солнца. Ливия резко повернулась и удалилась из комнаты в сопровождении двух здоровенных чернокожих охранников. Агриппина поплелась следом за ней, не поднимая ни на кого глаз. Что случилось? Она — наша тетя, наша подруга. Почему она не осмелится возразить Ливии? Мама и Марцелла прижались друг к другу и тихо плакали, забыв о моем присутствии. Я быстро переоделась и выбежала за дверь.
Я всегда считала, что папа может все. Но сейчас я начала сомневаться. Он сидел на садовой скамейке, сгорбленный, закрыв лицо руками.
— Папочка! Неужели ничего...
Он поднял голову, взял меня за руку и усадил рядом с собой.
— Ливия — императрица, ее слово — закон. Идти против нее — значит идти против самого Рима.
— Но Тиберий — император.
— И ее сын. Ты думаешь, он поступит ей наперекор из-за такого пустяка? — Отец нежно приставил палец к моим губам, предвосхищая взрыв негодования. — Пустяка, по его понятиям.
Я сидела молча, перебирая в голове разные варианты. На противоположном конце сада, полыхавшего яркими красками лета, возвышалась статуя императора Августа. На его груди был изображен весь мир, созвездие завоеванных земель — Парфия, Испания, Галлия, Далматия. Отец, любивший рассказывать про войну, настаивал на том, чтобы я все знала про каждую победу. Купидон у ног Августа символизировал происхождение императора от Венеры. Мама объяснила нам этот миф, и мы, как члены семьи, считали, что в нашем роду есть божественный предок.