— Что за вздор ты несешь?
— Исида — королева-мать для всех нас, — начала я. Кончик папиного носа побелел. Плохой знак. Это случалось, только когда он очень сердился. — Она охраняет нас здесь, на земле, и когда мы умираем, то не уходим в какое-нибудь ужасное место вроде Гадеса. Исида сулит покой и радость всем и только просит, чтобы мы верили в нее и поступали лучшим образом.
— А римские боги для тебя недостаточно хороши? — взревел отец,
— Нет, недостаточно. — Я перевела дыхание и продолжила: — Старые боги капризные, как дети, а новые лучше, что ли? Или, может быть, Тиберию поклоняться?..
Папа раскрыл рот от изумления. Воспользовавшись его замешательством, я пошла в наступление:
— Наверное, ты тоже так думаешь. Не оттого ли ты так часто ходишь в храм Митры?
— Что ты можешь знать про Митру? — спросил отец, подавшись всем телом вперед, словно хотел лучше разглядеть меня. Своим вопросом я застала его врасплох.
Я думала о Митре, этом мужском боге, о смелости и братстве. Легко понять, почему он импонировал отцу. У отца было сильно развито чувство долга.
— Митра — это бог воинов, мне запрещено поклоняться ему, — продолжала я. — А Исида — для всех. — С этими словами я взяла его за руку. — Папа, после посвящения луна светила так ярко, она казалась такой близкой, что мне почудилось, будто я теряю рассудок. По венам текла не кровь, а свет, исходивший от Исиды. В кратчайший миг я узнала все, что когда-то было или когда-нибудь будет. Я стала крошечной частицей ее всемогущества.
Глазе отца округлились. Он смотрел на меня, словно видел впервые.
— И что произошло потом?
— Почти все куда-то постепенно исчезло. И богиня тоже. Если стану рассказывать тебе подробно, я все растеряю. — Я беспомощно покачала головой, едва сдерживая слезы. — О случившемся невозможно говорить, это надо чувствовать. Могу лишь сказать, что я видела богиню, как сейчас вижу тебя. Теперь мне ясно, почему Исида привечает бедных, страждущих и больных. Разве не понятно, папа, мы все — частицы друг друга, как листья на одном дереве.
Он довольно долго сидел молча с бесстрастным выражением лица. Потом грустно покачал головой:
— Но почему твой выбор пал на богиню этой блудницы Клеопатры?
— Клеопатра тебе ненавистна, но как бы ты поступил, окажись египтянином, наделенным такой властью, какой она обладала? — Я понизила голос, заметив, как папа покраснел. — Клеопатра считала себя владычицей мира. Разве не естественно было бы для нее взойти на золотой трон при триумфе Антония?
— Естественно? — Отец вздернул густые брови. — Для кого? Она крутила им как хотела. — Он снова повысил голос: — И ты хочешь стать такой же?
— Нет, папа. — Я виновато опустила голову, потом взглянула на него. — Но Антоний любил Клеопатру. Он сделал свой выбор.
— Хватит об этом, — сказал отец, вставая. — Сними эту одежду и иди спать. Слышишь меня? Через несколько часов мы будем далеко от этого проклятого города. Возможно, мы еще поговорим с тобой об Исиде, но только не о Клеопатре. — Он обнял меня за плечи. — Ну-ну, дорогая. Выспись хорошенько, и ты забудешь об этой чепухе.
— Хорошо, папа, — согласилась я, но даже тогда я понимала, что буду помнить об этом всегда.
Часть II. АНТИОХИЯ
Восьмой год правления Тиберия
(22 год н.э.)
Глава 9
Заклинание
Предстоящий прием гостей заставил изрядно поволноваться, мне даже стало немного страшно — впервые я появлялась в обществе как взрослая. Впрочем, я прекрасно знала, что и как говорить. Меня долго обучали, как ходить, сидеть и стоять. Теперь требовалось показать, чему я научилась. Скоро, очень скоро мне нужно будет найти мужа. Аукцион для меня неизбежен, как для любой рабыни.
Что касается гостей... Я никогда не обладала беспечной уверенностью, свойственной Марцелле, однако платье может оказаться хорошим подспорьем. Не для меня бледные пастельные тона, какие подбирали подругам их родители, не годятся и насыщенные красно-коричневые и яркие оранжевые, в которых щеголяли мои двоюродные сестры Юлия и Друзилла. Я хотела выглядеть естественно. Сейчас, рассматривая себя в зеркале, я не могла понять, что я собой представляю. На мне наряд из светло-кремовой ткани с золотой ниткой, но как он сидит...
— Эту ткань привезли не откуда-нибудь, а из Индии, — напомнила мне мама. — Отец отдал за нее целое состояние.
Папа... Он такой добрый. Я машинально теребила пальцами миниатюрный золотой систрум, что носила на шее, вспоминая посвящение и состоявшийся после него разговор. Египет казался сейчас таким далеким. Неужели прошло всего два года? Хотя никто из нас не вспоминал о той беседе, она сблизила нас. Папа, видимо, постарался забыть обо всем тогда произошедшем как о выходке, совершенной мной по молодости. Наверное, он был прав. Ежедневно я предавалась медитации перед небольшим святилищем Исиды, но очень хотела посетить ее главный храм в Антиохии.