Я сохраняла спокойствие, а вокруг творилось нечто невообразимое. Риск и азарт — вот что было главное в гонках. И все же мне хотелось, чтобы соревнования в ознаменование моей помолвки проходили иначе.
Я повернулась к Пилату:
— Один человек наверняка погиб, а может быть, двое. Зачем это?
— Хороший гонщик должен быть беспощадным, — заметил Пилат. — Так нужно для победы. Она достается тем, кто ради нее ничего не жалеет. Вам следует это знать.
Германик похлопал меня по спине:
— Это — твои гонки, девочка. Ты должна вручить приз победителю.
Дядя передал мне пальмовую ветвь, принесенную рабом. Я посмотрела на Пилата. Его глаза, обычно холодные, светились гордостью. Он поддерживал меня за локоть, когда мы спускались по ступенькам и выходили на скаковой круг. Я знала, что за нами наблюдают тысячи глаз.
Диокл, молодой светловолосый гонщик, был рабом. Поэтому приз должен достаться его владельцу — богатому купцу, кому также принадлежала упряжка. Глядя на улыбавшегося колесничего, я вспомнила о молодом Гладиаторе, кому я предсказала победу четыре года назад. Как его звали? Голтан? «Где он сейчас, — подумала я, — этот красивый, храбрый и энергичный юноша, предвкушавший новые победы? Что они принесли ему? Наверное, ничего».
Я вручила победителю пальмовую ветвь и повернулась к Пилату. Ничто сейчас не имело значения, кроме нас двоих.
На следующий день пришла Агриппина повидаться со мной. В руках она держала пакет, завернутый в марлевую ткань абрикосового цвета.
— Это подарок по случаю твоей помолвки, — объявила она. — Мы с Германиком хотим преподнести его сейчас.
Осторожно А развернула ткань, такую красивую, что мне захотелось сохранить ее. В ней была завернута резная шкатулка из слоновой кости. Открыв ее, я увидела два сверкающих звездных сапфира.
— Сережки! — воскликнула, я. — Какая прелесть!
Агриппина улыбнулась:
— Мы не сомневались, что они тебе понравятся. Под твои серые глаза. Их привезли, как мне сказали, из Индии.
Я крепко обняла тетю, а потом, взяв ее за руки, сказала:
— Мы решили устроить свадьбу в июне.
— Прекрасно! Я буду счастлива. Очень удачно сочетаться браком в священный месяц Юноны.
— Я так сочувствую Друзилле. Она, наверное, очень переживает, — попыталась оправдаться я.
— Сомневаюсь, — покачала головой Агриппина. — Ты относишься ко всему гораздо серьезнее, чем Друзилла. Я знаю свою дочь. Сегодня она вздыхает по Пилату, завтра будет кто-нибудь другой. Пробил твой час, и не надо думать о ком-то еще. Просто будь счастлива.
Да, я была без ума от счастья. Но все же что-то тревожило меня. Мама, занятая приготовлениями, отрывалась от своих многочисленных списков и отвечала на мои вопросы, но находила всякие предлоги, чтобы избегать разговоров на более интимные темы.
— Мать не хочет говорить о самом главном, — пожаловалась я Рахили.
Рахиль перестала штопать мою нижнюю тунику и улыбнулась:
— Вы имеете в виду то, что бывает между мужчиной и женщиной? Госпоже, наверное, известно, откуда берутся дети?
— Конечно, я знаю. Но как это? Мама сказала, нечего беспокоиться, это будет самая чудесная ночь в моей жизни.
Улыбка исчезла с лица Рахили.
— Самая чудесная ночь в жизни... Не каждой женщине так везет.
Я немного помолчала, обдумывая ее слова.
— А ты откуда знаешь?
Рахиль горько усмехнулась:
— Рабыни редко остаются девственницами. У моего первого хозяина было четверо сыновей, они по очереди спали со мной. Один из них — лишь Исида знает, кто именно, — стал отцом моего ребенка.
— У тебя есть ребенок? Ты мне ничего не рассказывала.
Она пожала плечами:
— А что рассказывать? Давиду исполнится шесть лет, если он жив.
— Ты не знаешь, где он?
— Его отняли у меня и продали, — сказала Рахиль безжизненным голосом. Я обняла ее, но она высвободилась. — Давид никогда не был моим, и я не любила никого из его возможных отцов. Давайте поговорим о приятном. — Она снова принялась шить. — Ваша мама — счастливая женщина, обожающая своего мужа. И я уверена, у них была чудесная брачная ночь. Почему у вас может оказаться иначе?
Я задумалась.
— Пилат такой красивый, такой уверенный в себе. Он везде побывал, многое видел. К нему льнут разные женщины: и знатные дамы, и рабыни. Он так много знает, а я — ничего.
— Это хорошо, — убеждала меня Рахиль. — Его опытность доставит вам еще больше наслаждения. Ваш муж будет руководить вами.