К моему удивлению, то, о чем я больше всего беспокоилась, оказалось легче всего достижимым. Я оказалась прилежной ученицей, а Пилат — умелым учителем. Мы быстро открыли для себя прелесть физической близости, любовных игр, жарких поцелуев, радовались своим глупым шуткам и говорили на своем языке интимного общения. Иногда мы брали большую лодку и плавали по реке. На берегу ее находилась наша вилла, среди лилий и спутавшихся, как зеленые волосы, водорослей. Сады, спускавшиеся к воде, были в цвету и благоухали. Мы часами находились в объятиях друг друга или нежились на подушках на палубе, наслаждаясь теплом. Пилат часто лежал обнаженным на солнце, и его тело покрывалось коричневым загаром, а я оставалась в тени под алым навесом. Муж восторгался моей кожей и сравнивал ее цвет со светло-янтарным. Я часто пела ему нежные песни, но случались дни, когда мы вообще не вставали из постели.
Так прошли две недели после нашей свадьбы. И вот Пилат проснулся рано утром и сказал, что у него должна состояться деловая встреча.
— Так быстро, — вздохнула я.
— Я хотел бы, чтобы мы пошли вместе. — Увидев мое удивление, он объяснил: — Я только представлю тебя, и ты оставишь нас. Наша беседа для тебя будет малоинтересна.
Я почувствовала, как у меня зарделось лицо от удовольствия. Деловые отношения исключали женщин.. Мое присутствие на встрече, пусть даже непродолжительное время, означало официальное представление.
Как издавна повелось в Риме, честолюбивые люди искали протекции и совета у более образованных и влиятельных, чем они, вельмож, становясь, в свою очередь, обязанными оказывать услуги своим покровителям. Подобно тому как Пилат полагался на благосклонность Германика, так и у него самого многие пытались искать расположения.
Я выросла в этой системе и воспринимала ее как должное, но часом позже, стоя радом с Пилатом в нашем атриуме и глядя на десятка два посетителей, я увидела все это в ином свете. От них пахло мылом, они были чисто выбриты и предстали во всем своем великолепии. Высокие и низкие, молодые и не очень, они стояли перед нами, и все, чего хотели, отражалось на их лицах. На Пилата они смотрели с восхищением и почтительностью. Я это видела. Сколько серьезности в их облике, сколько... Меня пробрала дрожь. Человек, стоявший позади всех, самый толстый, ненамного выше меня ростом, с широким, выступающим вперед подбородком и узкими голубыми глазами, поймал меня взглядом и расплылся в обезоруживающей улыбке. Безусловно, отношения между патроном и зависимыми от него людьми предполагали почтительность и даже подобострастие со стороны многих к единицам. Это шаткое равновесие могло нарушиться в одночасье. И все же в тот момент я испытала удовольствие оттого, что Пилат представил меня своей женой, хозяйкой дома.
— Что ты думаешь о моих партнерах? — спросил Пилат в тот вечер за ужином.
Удобно расположившись подле него на кушетке, я чувствовала себя счастливой. Сердце переполняла гордость. Я подняла голову и посмотрела на мужа:
— Ты им нравишься.
— Им нравится, что я делаю для них, — поправил он меня.
— Верно, но дело не только в этом.
— Едва ли, — сказал он, взяв бокал с вином, налитым слугой.
— Нет, правда, — продолжала настаивать я. — Они верят в твое будущее и, конечно, надеются получить от этого выгоду. Но это еще не все.
Пилат внимательно смотрел на меня поверх бокала:
— Что ты имеешь в виду?
Я помолчала немного, подыскивая правильные слова.
— Им нужно нечто большее, чем твоя протекция перед сановником, заимодавцем или офицером. Эти люди не просто хотят чего-то от тебя, они хотят пользоваться тобой. Они думают, если будут вертеться вокруг тебя, то им что-то достанется — от твоей живости, целеустремленности, молодости.
Пилат покачал головой, глядя на меня с некоторой осторожностью.
— Ты говоришь странные вещи. Откуда ты можешь знать, что они думают?
Я заметила беспокойство в его голосе.
— Это не только, что они думают, но и чувствуют. Сегодня утром до меня кое-что дошло.
Пилат поставил бокал на стол и, глядя на меня, спросил:
— Они тебе понравились все?
Я смаковала вино и раздумывала, почему мои слова представляют для него важность.
— Они все старались выглядеть в лучшем свете, показать свою значимость, — сказала я наконец. — Большинство из них понимают, на что идут, и не рассчитывают получить от тебя все. Вообще они мне нравятся, за исключением одного — Плутония. Я должна присмотреться к нему.