Агриппина настояла на том, чтобы Германии отослал Пизона из Антиохии. Наместник нехотя покинул столицу. По некоторым сведениям, его корабль стоял на якоре у острова Хиос.
— Он ждет известия о моей смерти, как стервятник своей добычи, — сказал мне Германик как-то утром.
— Не дождется, — ответила я, садясь подле его кровати.
Раб снял влажное полотенце со лба Германика и вытер ему губы. Я уткнулась лицом в букет роз, принесенных из нашего сада, и глубоко вздохнула. Мне стало немного нехорошо по дороге сюда. Запах, от которого невозможно было избавиться ни уборкой, ни благовониями, распространялся повсюду. Я встала, чтобы выпить воды. В этот момент голова пошла кругом. Казалось, пол уходит из-под ног, а стены плывут, как во вращающейся сфере.
— Что случилось, Клавдия? — спросил Германик. — На тебе лица нет.
Я попыталась совладать с собой:
— Нет, ничего.
Очень осторожно, поскольку руки не слушались меня, я положила букет на столик возле кровати. Германик вытянул из-под покрывала тонкую, костлявую руку и взял меня за запястье. Всего несколькими днями раньше под подушкой, лежавшей на кушетке в дядиной гостиной, я обнаружила сухую человеческую кисть. Я поразилась сходством между ней и той, что сейчас держала меня.
— Клавдия! — Карие сощуренные глаза Германика внимательно смотрели на меня. — Ты тоже заболела?
Он произнес эти слова медленно, словно нехотя.
Я попыталась улыбнуться, но вдруг почувствовала, что меня начинает тошнить. До двери я добежать не успела.
Глава 13
И благословение
Над моей головой извивались змеи. Я сомкнула тяжелые веки и снова открыла их. Кружение постепенно прекратилось, а змеи остались. Весь мраморный потолок был испестрен полосами элегантного сочетания модных цветов — золотистого и зеленого. Я лежала на кушетке, подо мной — красные атласные подушки. Где я?
До меня донеслись приглушенные испуганные голоса. Когда слова стали более отчетливыми, я поняла, что речь идет обо мне.
— Это я виноват. Никогда себя не прощу, — говорил Германик слабым, измученным голосом.
— Дорогой, ты ни при чем. Клавдия пришла навестить тебя, — сказала Агриппина.
— Да, моя бедная девочка хотела помочь. А проклятие перешло на нее, — всхлипывая, произнесла мама.
На меня перешло проклятие! Комната снова закружилась. Голова болела от удара при падении. Что со мной происходит? Охваченная страхом, я села на кушетке.
Сидевшая подле меня мама прошептала:
— Как ты себя чувствуешь, Клавдия?
Я схватила ее за руку.
— Мне нужно видеть Пилата.
— Вы позволите? — В комнату вместе с Рахилью вошел Петроний, личный врач Германика. Я с облегчением вздохнула, когда высокий седовласый мужчина подошел к кушетке. — По словам раба, вы упали в обморок. Это раньше случалось?
— Нет, никогда. — Меня удивила дрожь в голосе. Поддерживаемая доктором и Рахилью, я перешла в соседнюю комнату, где меня опять уложили на кушетку. Петроний взял небольшой стул и сел рядом.
— Вас тошнит только в этом доме?
Я стала вспоминать:
— Иногда в других местах. Вино, которое я пила вчера вечером, мне показалось резким. Как я его ни разбавляла, оно было невкусным. А что, если оно отравлено?
Доктор внимательно посмотрел на меня:
— А ваш муж пил его?
Я нервно засмеялась.
— Вообще-то он пил, совсем немного. Утром у него болела голова, а так чувствовал себя прекрасно. — И потом с серьезным видом я спросила: — Вы тоже считаете, что на меня перешло проклятие?
Доктор устало вздохнул:
— Честно говоря, в этом доме все возможно. — Доктор взял меня за руку, и на его серьезном лице появилась улыбка. — Когда последний раз у вас было кровотечение?
В комнату Германика я вернулась без посторонней помощи и, как мне казалось, с глупой усмешкой на губах.
— Это не проклятие, а благословение. У меня будет ребенок.
Мама переглянулась с Агриппиной и покачала головой:
— Мы совсем потеряли рассудок! Тошнота, обморок...
Пока я обнималась с мамой и Агриппиной, в сводчатом проходе появился Пилат, и я бросилась к нему.