— Селена! Здесь же не казарма.
— Ты прав. Иначе я говорила бы более привычным для солдата языком.
— На тебя это не похоже, любовь моя. Ты помнишь тот отпуск...
— На Капри? — Мамин голос смягчился. — Конечно, помню. Мы зачали тогда Клавдию.
Я затаила дыхание и навострила уши.
— Ты была восхитительна. Как и сейчас, когда не хмуришься.
— А как же не хмуриться, Марк? Галлия, конечно, лучше треклятых германских лесов, но все же это провинция и так далеко от Рима. Я не думала, что мы надолго застрянем здесь. А потом еще Агриппина. Ты не представляешь...
— Да будет тебе. Она желает добра. Девочки часто показывают мне подаренные ею красивые вещи. Только сегодня Марцелла хвасталась чудной туникой.
— Обноски! Ты — мужчина, солдат. Что ты в этом понимаешь? Иногда мне кажется, что мужчина и женщина — это совершенно разные создания. Не лучше ли жить как соседи и изредка навещать друг друга?
Папа разразился хохотом.
— Нет, так дело не пойдет. У тебя будет дом в Риме.
— А у тебя — армейская палатка. — Мама тоже засмеялась. — Ну ладно, мы это как-нибудь уладим. — Она пересела к папе на кушетку и прижалась к нему. — Послушай. — Она погладила его по щеке. — Мне хочется для девочек чего-то большего. Марцелла ведет себя вызывающе. Нельзя винить мужчин за то, что они обращают на нее внимание. А сейчас, когда она стала женщиной...
— Женщиной? — удивился отец.
— Да, женщиной, — повторила мать. — Пора подумать о ее будущем. Вы, мужчины, не смотрите в корень. Наша девочка очаровывает людей — и мужчин, и женщин. Такая жена будет находкой для кого угодно. Калигулы, например.
— Он мне не нравится. Что-то в нем есть отталкивающее. Он не такой, как братья, и уж тем более отец.
— Вот и хорошо, — возразила мама. — Пусть его братья рискуют всем на войне и возят с собой жен из лагеря в лагерь. Мар-целла могла бы вести интересную жизнь при дворе.
— При дворе Тиберия?
— Ну да. Это центр мира. Почему бы ей не насладиться всеми его прелестями?
— Может быть... если она обожает интриги. А почему мы вдруг об этом заговорили? И кстати, Агриппина захочет кого-нибудь побогаче для своего отпрыска.
— Конечно,— согласилась мама, — но она обожает Марцеллу. Калигула такой испорченный. Придет время, и он женится на ком захочет — с приданым или без него. В конце концов, какое это имеет значение, если он станет императором?
У меня сжалось сердце, перед моими глазами возник образ Калигулы. Да, так и будет. Я увидела его на императорском троне. Но Марцеллы нет поблизости. Где же она? И Друз, и Нерон? Если Калигула — император, где они? Я тряхнула головой, чтобы прогнать видение.
Папа пожал плечами:
— У нас будет время поговорить об этом после весенней кампании. Германик поклялся еще раз перейти Рейн.
Лицо отца посветлело при мысли об этом.
Но ему не пришлось снова обнажить меч. Тиберий помешал ему. Неожиданно император отозвал Германика в Рим.
«Ты многое сделал для страны, — писал он. — Народ желает воздать тебе должное. Триумфом надлежит восславить твои победы».
Великодушие Тиберия насторожило Рим. Император завидовал военным успехам своего родственника и всеобщей любви, приобретенной благодаря победам. Единственное, что способно остановить преклонение перед героем, — возвращение его в столицу. Нужно устроить пышные чествования, словно бросив кость собаке, а потом назначить на какой-нибудь менее заметный пост на задворках империи.
Германик направлял одно послание за другим и просил дать отсрочку еще на год, чтобы завершить покорение германских племен.
Тиберий оставался непреклонным. «Твой триумф назначен на середину августа», — отвечал он.
Германик, отец, офицеры и большинство солдат пришли в уныние. А женщины не скрывали восторга. Рим представлял собой все, о чем можно только мечтать. Нас с Марцеллой увезли из столицы еще детьми, и сейчас я ко всем приставала с расспросами, но никому не было дела до меня.
Вскоре мы отправились в путь. По дорогам потянулась вереница колесниц, фургонов, повозок, лошадей. Нескончаемой казалась колонна легионеров. Ночью разводили костров не меньше, чем сверкало звезд на небе. Однажды перед рассветом мы с папой поднялись на вершину высокого холма, чтобы осмотреть окрестности. Глядя на огни в темной долине, я почувствовала, будто очутилась на Олимпе. Только боги могли такой видеть землю.
Ухоженные поля и небольшие города с планировкой по римскому образцу, с форумом, общественными банями, амфитеатром, стадионом сменились необжитыми, труднопроходимыми районами, когда мы начали пересекать Альпы. Даже в конце июля длинные языки снежных лавин спускались с гор. В плотной пелене облаков мы почти на ощупь пробирались у самого края пропасти. Однажды повозка с пленными германцами соскользнула в бездну, увлекая обезумевших от ужаса лошадей. В ушах еще долго звучали крики несчастных людей и животных.