Пройдя к «длинной» комнате, Кэтрин остановилась на пороге и прислонилась плечом к дверному косяку. Скрестив руки на груди, она обвела взглядом собравшихся в гостиной летчиков и следователей.
На лице Роберта Харта застыл обращенный к ней немой вопрос.
Надеюсь, все в порядке, миссис Лайонз? — поинтересовался следователь Сомерс.
Да!.. Все просто за-ме-ча-тель-но, за исключением того, что моя дочь сейчас страдает от мысли, что ее отец, возможно, совершил самоубийство, прихватив с собой в могилу еще сто три человека!
Миссис Лайонз…
Мистер Сомерс! Могу ли я задать вам вопрос?
В голосе Кэтрин звучали нотки гнева, столь свойственные ее дочери.
«Гнев заразителен», — подумала она.
Да… конечно… — осторожно сказал Сомерс.
Какие еще теории, помимо самоубийства, вы рассматриваете, опираясь на сведения из «черного ящика»?
Мужчина пришел в замешательство.
Я не вправе обсуждать этот вопрос сейчас, миссис Лайонз.
Да?.. Разве?.. — не без ехидства в голосе произнесла она.
Она посмотрела куда-то вниз, а затем перевела взгляд на оставшиеся в тени лица собравшихся в комнате людей. Льющийся из окон свет создавал вокруг голов служащих авиакомпании иллюзию маленьких сверкающих нимбов.
В таком случае я не намерена отвечать на ваши вопросы, — заявила Кэтрин.
Роберт поднялся со своего стула.
Допрос окончен, — твердо заявила она.
Кэтрин медленно шла по скованной морозом лужайке, низко опустив голову, защищая лицо от ледяного дыхания с моря. Под ногами хрустела покрытая изморозью трава. Не прошло и пяти минут, а женщина уже стояла перед «морской стеной» — так в Эли называли вереницу скользких от соленых брызг валунов, тянущихся вдоль, берега. Вскочив на большой, размером с ванну, валун, Кэтрин почувствовала, что ее нога соскальзывает с каменной поверхности. Она прыгнула на другой камень, пошатнулась, но удержала равновесие и стала прыгать дальше. Чтобы не упасть, ей приходилось постоянно двигаться.
Наконец она достигла «плоского» камня. Это название придумала Мэтти лет в пять. С этого времени «плоский» камень стал любимым местом для пикников, которые мать и дочь часто устраивали жаркими летними днями. Кэтрин спрыгнула с края камня на небольшой песчаный участок побережья, площадью не более пяти квадратных футов. С трех сторон его окружали валуны, служившие неплохой защитой от ветра. Здесь можно было укрыться от любопытных глаз. Кэтрин повернулась спиной к дому и опустилась на мокрый песок, скрестив руки на груди.
Черт побери! — выругалась она.
Усилием воли Кэтрин постаралась выбросить из головы лица, виденные ею в доме — строгие физиономии, подернутые пеленой сочувствия, скорбные разрезы ртов, пристальные взгляды холодных глаз, светящееся в зрачках честолюбие. Шум бьющихся о берег волн заполнил ее сознание. Кэтрин прислушивалась к шелесту гальки, перекатываемой отхлынувшими от берега волнами. Призраки прошлого замелькали перед ее внутренним взором. Женщина зажмурилась и постаралась сосредоточиться.
На нее нахлынуло яркое воспоминание. Жаркий летний день. Ей тогда было лет девять или десять. Она и живой тогда еще отец сидели на морской гальке близ Фортуна- Рокс, одетые в одни лишь купальные костюмы. Волны набегали на них, обдавая тучей брызг. Маленькие камешки впивались в голые бедра и лодыжки. Почему рядом с ними не было мамы и бабушки? Кэтрин не помнила. Вообще-то такое случалось крайне редко. Отец часто и заразительно смеялся, смеялся чистым и звонким смехом невинного ребенка. Беспричинная, казалось бы, веселость отца озадачила и даже несколько напугала девочку. Папа вообще нечасто смеялся. Кэтрин нахмурилась. «Что-то не так?» — заметив хмурое выражение лица дочери, спросил он. Девочка, поняв, что допустила оплошность, деланно засмеялась, слишком громко, слишком развязно. Отец отвернулся и уставился куда-то в океанскую даль. Он больше не смеялся. Кэтрин помнила, как неискренне звучал ее смех…
Она сидела, рисуя круги на мокром песке.
«В этом наши судьбы похожи, — думала Кэтрин. — И я, и Джек были в определенном смысле сиротами… круглыми сиротами… не с раннего детства, но были…»
У обоих родители умерли довольно рано. Мать Джека скончалась, когда мальчику едва исполнилось девять лет. Отец, никогда в достаточной мере не проявлявший своей любви к сыну, окончательно ушел в себя после смерти жены, поэтому его собственную смерть Джек перенес довольно легко.
Родители Кэтрин до самой гибели оставались взрослыми детьми, не способными позаботиться о единственном ребенке. Почти с самого рождения дочери они поселились в высоком каменном доме Джулии, расположенном в трех милях к юго-западу от города. Оставшись после закрытия промышленных предприятий Эли без работы, родители Кэтрин оказались в полной финансовой зависимости от Джулии, которая неплохо зарабатывала на продаже антиквариата. Ее муж умер, когда их внучке было всего три года. Положение иждивенцев не особенно способствовало установлению добросердечных отношений между родителями Кэтрин и ее бабушкой. К тому же Джулия всегда имела решающий голос при принятии любых решений, относящихся к ведению домашнего хозяйства. Даже покладистый Бобби Халл иногда бунтовал против диктата матери.
В детстве Кэтрин не считала свою семью ущербной, не такой, как другие. В начальной школе с ней училось много детей из неблагополучных семей. Сначала в ее классе было тридцать два ученика, но постепенно их число снизилось до восемнадцати. Некоторые ее подруги жили в трейлерах, у других в домах даже зимой не работало центральное отопление. Бывали семьи, где отцы или дяди весь день отсыпались после бурно проведенной ночи, а детям полагалось тихо слоняться по полутемному дому, все окна которого были наглухо закрыты ставнями. Конечно, родители Кэтрин часто дрались, а еще чаще напивались, но таких семей повсюду было хоть пруд пруди. Куда более экзотичным было то, что они вели себя, как малые дети.
Единственным человеком, который кормил и одевал маленькую Кэтрин, была ее бабушка. Именно она учила ее читать и играть на пианино, провожала и встречала из школы. Днем девочка помогала бабушке в антикварном магазинчике или играла на улице, а вечером, спрятавшись в комнате Джулии, слушала бесконечную мыльную оперу из жизни родителей. Чуть повзрослев, она вынуждена была играть крайне странную роль «родителя» для собственных мамы и папы.
Уехав в Бостон учиться в колледже, Кэтрин иногда подумывала о том, чтобы никогда больше не возвращаться в Эли. Слишком уж неприятными были воспоминания о бесконечных пьяных драках и скандалах, то и дело вспыхивавших между ее родителями. Но жизнь преподносит сюрпризы, причем иногда крайне неприятные.
Январь в тот год выдался не по сезону теплым. Почему ее родителям взбрело в голову переходить по камням ту бурлящую от переизбытка талых вод речушку? Кто знает? У пьяных своя логика. Известие об их гибели застало Кэтрин в начале второго семестра. К ее удивлению горе нахлынуло со свирепостью тайфуна… Когда все формальности, связанные с похоронами, были позади, девушка почувствовала, что не сможет расстаться с Джулией, покинуть Эли…
…Сверху послышался шум: кто-то перепрыгивал с камня на камень. Кэтрин оглянулась. На валуне, прищурив глаза, стоял Роберт. Ветер трепал его волосы.
А я уж думал, что вы сбежали, — спрыгивая вниз, сказал он.
Кэтрин поправила рукава парки и убрала спадавшие на глаза волосы.
Роберт оперся спиной о камень и пригладил свою прическу. Из кармана он извлек пачку сигарет и зажигалку. Здесь было не так ветрено, но даже это не очень-то помогло ему. Наконец Роберту удалось прикурить. Глубоко вдохнув табачный дым, мужчина небрежным щелчком захлопнул крышку зажигалки. Налетевший порыв ветра чуть не затушил едва тлеющий кончик сигареты.
Они ушли? — спросила Кэтрин.
Нет.
Ну и?..
Не обижайтесь. Просто у них такая работа. Я не думаю, что они и впрямь надеются узнать от вас что-нибудь новенькое. Просто таковы правила.