Она внимательно изучала его лицо. За время, прошедшее с их последней встречи, черты лица Роберта как-то заострились, а загар придавал ему какую-то монументальность. Ноги мужчины тоже сильно загорели, и покрывавшие их небольшие золотистые волоски четко выделялись на более темном фоне. Кэтрин еще не доводилось видеть голые ноги Роберта.
Как Мэтти? — спросил он, косясь на ее обтянутые шортами бедра.
Лучше, — тихо, чтобы не услышала дочь, сказала Кэтрин. — Весной нам пришлось несладко.
«’’Несладко” еще мягко сказано», — подумала она.
Тень вины Джека Лайонза пала на всю его семью.
Два месяца Кэтрин и Мэтти прожили в своем доме, как в осажденной крепости. То и дело им звонили незнакомцы и угрожали: «Джек не мог не знать, что находится в его сумке… Твой отец занес на борт самолета бомбу, убившую стольких людей…» По почте приходили исполненные горя письма от родственников погибших в авиакатастрофе. У ворот неизменно дежурили репортеры. Даже ежедневные поездки на работу были сопряжены с определенным риском, но Кэтрин упорно отказывалась уехать из своего дома, спрятаться куда-нибудь на время. Она официально обратилась в городское правление Эли с просьбой выделить для охраны ее дома наряд полиции. Члены правления созвали собрание горожан и после всестороннего обсуждения просьбы Кэтрин Лайонз проголосовали за выделение соответствующих средств из той части городского бюджета, что предназначался на благотворительность.
Со временем необходимость в охране отпала сама собой, но Кэтрин прекрасно понимала, что ни ей, ни Мэтти уже никогда не удастся зажить прежней, нормальной жизнью. Случившееся с их мужем и отцом навсегда останется в их жизни.
А как у тебя дела? — поинтересовался Роберт у Кэтрин.
Нормально.
Опираясь руками на перила крыльца, мужчина с неподдельным интересом взирал на сад и газон.
Ты выращиваешь розы, — констатировал он очевидное.
Да, по крайней мере, пытаюсь их выращивать.
Неплохо.
Не льсти мне. Выращивать розы на океанском побережье — глупое занятие.
В глубине сада росли темно-желтые «монахи» и усеянные большими шипами уинлокские розы, с краю — «крессида» и «просперо». Больше всего женщине нравились розы, названные в честь святой Сесилии. Их нежно-розовые, неправильной формы цветы пленяли ее воображение. К тому же эти растения были довольно неприхотливы и морской воздух не вредил им.
Мне следовало рассказать тебе все с самого начала, — сказал Роберт, — в первый же день.
Кэтрин была не готова к такому повороту событий.
Позже я хотел это сделать, но боялся потерять тебя.
Женщина молчала.
Я принял неправильное решение.
По крайней мере ты хотел, — сказала Кэтрин.
Хотеть мало.
Что сказано, то сказано. Что сделано, то сделано.
Иногда мне самой не верится, что все это случилось на самом деле, — задумчиво произнесла она.
Если бы об их связи стало известно раньше, то ничего, думаю, не произошло бы.
Насколько я поняла, террористы намеревались взорвать самолет посреди океана, там, где останется меньше улик? — глядя на свой розарий, поинтересовалась Кэтрин.
Да.
Почему они просто-напросто не позвонили в полицию или на телевидение от имени ИРА и не свалили вину на ирландских боевиков? — задумчиво спросила она.
Они не могли. Существует определенная система кодов, известная только ИРА и североирландской полиции. Лоялисты ее не знают.
Значит, единственная их надежда заключалась в том, что рано или поздно всплывет связь между Джеком и Мойрой?
Да. План террористов был не из простых.
Кэтрин тяжело вздохнула.
Где сейчас Мойра?
Сидит в белфастской тюрьме Мейз. По иронии судьбы взорвавшие самолет лоялисты сидят в соседних камерах.
Вы давно подозревали Джека?
Нет, в число подозреваемых входили все летчики, которые обслуживали маршрут Бостон — Хитроу.
Разумно ли прощать мужчину, который обманул тебя, пусть даже подчиняясь пресловутому служебному долгу? Не будет ли это несусветной глупостью с ее стороны?
Надеюсь, худшее уже позади? — спросил Роберт.
Женщина почесала след от комариного укуса на руке.
Солнце медленно садилось за горизонт. В его лучах все казалось каким-то особенно ярким, контрастным.
Худшее для меня — это то, что я больше не могу горевать о смерти Джека, — сказала Кэтрин. — Оказалось, что я почти не знала его при жизни. Джек, которого я любила, и Джек, который любил Мойру Боланд и занимался контрабандой, разные люди. Как можно горевать о незнакомце? Джек сам во всем виноват.
Ты могла бы горевать об отце своей дочери, — предложил Роберт.
Такая мысль приходила в голову Кэтрин и раньше.
Она глянула в сторону Мэтти. Дочь как раз разрезала брюхо рыбы от жабр до хвоста.
Пойду посмотрю, что она делает, — сказал Роберт.
Внезапно в голову Кэтрин пришла неожиданная мысль: в определенном смысле поведение Роберта зимой похоже на то, как она сейчас сама поступает с Мэтти. Он не был полностью откровенен с Кэтрин, а она, в свою очередь, скрывает кое-что от дочери.
Женщина повернула голову, посмотрела в сад и увидела это.
Так вот ты где! — тихо сказала она самой себе.
Услышав удивление в голосе матери, Мэтти прекратила полосовать рыбу ножом и с интересом уставилась на Кэтрин.
Я нашла часовню, — попыталась объяснить ей мать.
Что? — не поняла Мэтти.
Когда-то в саду стояла часовня. Видите полукруглую клумбу на месте разрушенного строения? А эта мраморная штуковина, которую я ошибочно приняла вначале за каменную скамью, служила когда-то алтарем.
Девочка минуту смотрела на сад, но так ничего и не поняла из того, что говорила ей мать.
Кэтрин представила себе облаченных в белоснежные одеяния сестер ордена святого Иоанна Крестителя Бинфайсанского, которые, опустившись на колени, молятся вокруг мраморного алтаря в деревянной часовне. Что с ней случилось? Скорее всего, часовня сгорела во время пожара, остался один лишь алтарь.
Женщина подошла ближе к саду.
«Люди замечают лишь то, что готовы увидеть», — подумала она.
Я принесу что-нибудь попить, — очень гордясь своим открытием, сказала Кэтрин.
Войдя в дом, она вместо того, чтобы отправиться в кухню, разливать охлажденный льдом чай по стаканам и резать лимон на тоненькие кружочки, остановилась у огромного окна «длинной» комнаты и несколько секунд наблюдала за Мэтти и Робертом. Дочери явно не хватало навыков обращения с ножом, но опытный Роберт, догадавшись, что этот нож раньше принадлежал ее отцу, предпочитал тактично стоять в стороне, ожидая, когда его попросят помочь.
Кэтрин думала о Мойре Боланд, отбывающей свой срок в североирландской тюрьме, и Джеке, чей труп навсегда поглотили волны Атлантического океана. Насколько проще было бы переносить утрату, если бы во всем случившемся можно было обвинить кого-то конкретного: мать, бросившую Джека в детстве; жестокость отца; строгость священника в колледже Святого Распятия; Вьетнамскую войну; переходный возраст; скучную работу в авиакомпании; поиски смысла жизни или желание рискнуть всем ради любимой женщины. Однако Кэтрин прекрасно понимала, что все намного сложнее. Мотивация поведения Джека так и останется для нее не понятой до конца. Она могла состоять из хитрого сплетения десятков побуждений, в которых не отдавал себе отчета даже он сам.
Лотерейный билет Кэтрин нашла там, где положила его несколько месяцев назад, — под часами, на каминной полке. В ее мозгу уже давно зрел план.
На крыльце Мэтти закончила разделывать свой улов и теперь складывала рыбное филе в целлофановый кулек. Роберт помогал ей.
Кэтрин набрала лондонский номер подруги Мойры.
Долгое время никто не брал трубку. Наконец человек на противоположном берегу Атлантического океана решил нарушить молчание.
Я хочу узнать, что стало с ее детьми, — сказала Кэтрин.