Над раковиной висело большое и идеально чистое зеркало, но я боялась в него смотреть. Как выгляжу сейчас? Почему-то меня это жутко волновало, хотя всё время, что лежу здесь, даже не задумывалась о своей внешности. А тут вдруг захотелось быть красивой. Болезнь, наверное, так повлияла.
Всё-таки не удержалась, глянула на себя сквозь глянцевую поверхность и удивилась, что ещё весьма сносно выгляжу. Да, бледная, замученная, но всё-таки не такая страшная, как ожидалось. Только волосы тусклые совсем, висят безжизненными сосульками. Отвратительно. Волосы свои я любила, а тут такой ужас.
Намочила руки тёплой водой, прошлась по волосам, разглаживая, и почти получилось привести себя в приличное состояние. Ладно, перед кем красоваться?
Белая больничная рубашка взамен испачканному платью, в котором я сбежала из дома, сидела на мне, точно мешок, а резиновые сланцы натирали ноги, но я и этому радовалась. Главное, что могу идти сама, а остальное — полная ерунда и совсем ничего не значит.
Коснулась рукой стальной ручки, толкнула дверь и она распахнулась. Вот, хоть погуляю по коридору — не всё время же в палате торчать. Да и очень хотелось поговорить с врачом, выяснить, когда меня выпустят уже отсюда. Несмотря на идеальные условия, больница угнетала, давила белоснежными стенами до удушья. И пусть меня за порогом совсем никто не ждёт, но тут находиться тоже уже невозможно.
Вышла в коридор, опираясь о дверь, посмотрела по сторонам и охнула.
Арманд. Он шёл в мою сторону, глядя под ноги, о чём-то размышляя, не видел меня. А я застыла, не в силах сделать и шага. Просто смотрела, как между нами сокращается расстояние.
4 глава
Арманд
Поднял голову и встретился с ярко-голубыми глазами, следящими за мной с каким-то щемящим интересом. Что-то было в этом взгляде такое, что било наотмашь — со всей силы прямо в солнечное сплетение.
И я почти задохнулся то ли от радости, что ей уже настолько лучше, то ли от сожаления, что скоро у меня не останется ни единой разумной причины видеть её. И ведь шёл сюда сегодня, понимая, что перехожу уже всякие границы, и не идти не мог, будто примагнитило.
Сначала, когда Михалыч осмотрел её в моём кабинете, я просто хотел вызвать скорую. Но Лана так металась, так кричала и беззвучно плакала, борясь с только ей видимыми призраками, что я понял: не могу и не хочу оставлять её в обычной больнице, где наверняка никому не будет дела до девушки в беспамятстве и без документов.
И мы отвезли её в эту клинику, где не только трудился, не покладая рук, мой лучший друг и извечный спаситель, но и построено всё было сугубо на мои деньги.
Я мог просто оплатить лечение — этого было бы вполне достаточно в знак благодарности. И забыть о болящей, выкинуть её из головы, но раз за разом находил оправдание и приходил сюда. Смотрел, впитывал, запоминал…
И вот сейчас я опустил взгляд ниже, медленно прошёлся по тонкой фигуре, пытаясь запомнить каждую деталь. Не знал, зачем, просто очень хотелось сохранить в сознании её образ. Глупость, но ничего не мог с собой поделать.
На ней надета белая рубашка — длинная, почти до пяток, а под горлом тесёмки узлом завязаны. Светлые волосы влажные, точно она под дождём гуляла, а мне это кажется сейчас таким трогательным и, чёрт возьми, сексуальным. Будто бы ничего красивее в этой жизни не видел, хотя здесь особенно и не на что смотреть — обычная женщина, каких миллионы, ещё и не слишком здоровая. А я пялюсь, извращенец.
Кожа на ладонях зудела, так захотелось провести ими по её коже, стереть эту чёртову бледность, и я сжал руки в кулаки, чтобы не поддаться порыву. Не поймёт и не оценит, да и мне это не нужно.
Лана. Лана Горская, в замужестве бывшая Ромашкиной. Двадцать шесть лет, разведена.
Я уже знал её имя — немного заняло времени пробить информацию обо всех блондинках в районе двадцати пяти лет, живущих в каком-то из соседних посёлков. Конечно, был шанс, что она приезжая, но нет, мне повезло.
А ещё я уже знал, в какое дерьмо она вляпалась, оставшись фактически на улице, но признаваться ей в том, что успел выяснить, не собирался. Захочет — сама расскажет, мне бы просто за Лорда поблагодарить. Дружить с ней я не планировал, потому её секреты пусть при ней и остаются.
Но внутри что-то царапало, когда понимал, что ей некуда идти. Родители давно умерли, муж оказался конченым уродом, склонным к эффектным жестам, которые слишком дорого обходятся, а имущество всё списано под ноль. Прямо не перспективы у неё впереди, а адский котёл.