И всё-таки в начале шестого я достала из холодильника мясо. Только вот… Кухня Якова напоминала космический корабль. Нашпигованная современной техникой, она ничем не походила на кухню в моей съемной квартирке. Не говоря уже о кухне в квартире мужа. Хотелось бросить всё это. И я бы бросила, если бы не инстинкт самосохранения, подсказывающий, что злить Серебрякова не стоит.
– Дело не в изысках, Мирослава, – он смерил меня взглядом. – Ты не умеешь готовить хорошее мясо. Ты в курсе, что такое стейк?
– Не делай из меня идиотку, – огрызнулась, так же смотря на него. Именно идиоткой я себя и чувствовала. Потому что всё, что я знала о стейках из мраморной говядины – само слово стейк.
Взяв из раскрытого шкафа пальто, Яков накинул его на плечи. Я так и стояла, наблюдая за ним. По сдержанно-суровому выражению его лица сказать, о чём он думает, было невозможно. В последнее время он казался мне ещё более жёстким, чем обычно, хотя раньше такое и представить было трудно.
– Ты так и собираешься стоять? – одевшись, он бросил на меня раздражённый взгляд.
– А что я должна делать?
Подойдя, Яков дёрнул вниз молнию моей кофты. Под ней у меня была майка с маленьким, выложенным стразами рисунком. Новая, но точно не подходящая для похода в ресторан. Губы его едва заметно искривились в момент, когда он положил ладонь мне на бедро. Я отшатнулась и тут же врезалась в стену. Один шаг, и Яков прижал меня вплотную. Не отводя взгляда от лица, провёл ниже – по бедру. Потом снова вверх, коснулся под одеждой. Погладил по животу, обрисовывая пупок.
Не выдержав, я вцепилась в его руку, хотела оттолкнуть, но не успела.
– Что? – он припечатал мою кисть к стене. – Тебе что-то не нравится?
– Разве должно нравиться? – голос прозвучал сдавленно.
Яков прижался ко мне бёдрами. Склонился и втянул носом воздух у моего виска. Щетина его прошлась по коже, и руки мои покрылись мурашками. Я попыталась вывернуться, но добилась обратного. Серебряков прижал мою вторую кисть. Чувствовала его сквозь одежду, взгляд его проникал вглубь меня.
– У тебя нет выбора, Мирослава, – просипел он. Крепко сжал мои запястья и разом выпустил.
Я перевела дыхание. Коленки подрагивали, сердце стучало у горла. Он поправил пальто. Отворил дверь и обернулся ко мне.
– Выходи, – приказал сухо.
– Я не поеду так в ресторан, – воспротивилась, с трудом собрав мысли.
– Выходи, – с угрозой, ещё твёрже.
Между нами повисло напряжённое молчание. Я смотрела на него, с трудом сдерживая желание послать его куда подальше. Кожа горела от его прикосновений, в душе клокотал гнев. Губы мои дрогнули, но слов так и не прозвучало. Всё моё существо протестовало против подчинения ему. Но то, что я видела в его глазах… Уже больше, чем предупреждение.
Сорвавшись с места, вылетела в коридор и остановилась возле двери. Перевела дыхание. Услышала его шаги за спиной и тут же почувствовала опустившуюся мне на талию ладонь.
– Никогда не заставляй меня ждать, Мирослава, – вкрадчиво выговорил он. Дыхание его коснулась затылка, и тело опять покрылось мурашками. – Я этого не люблю.
– Не боишься, что я сбегу? – когда мы вышли на парковку, осведомилась я.
Оцепенение уже отпустило, прохладный воздух помог успокоиться. Яков достал брелок, и внедорожник моргнул фарами.
– Нет, – открывая дверь со своей стороны.
Я открыла свою. Правила хорошего тона в программу сегодняшнего вечера включены не были, это я уже поняла.
– Слишком самоуверенно даже для тебя, – усаживаясь в салон.
– Попробуешь – окажешься там, где была вчера, – захлопнув дверцу, завёл автомобиль. – Ты здесь только потому, что я так хочу. Попробуешь что-нибудь выкинуть, и я позабочусь о том, чтобы ты поняла – клетка, в которой ты сидела, далеко не худшее место.
Я рвано засмеялась. Ирония заключалась в том, что всё это вообще происходило потому, что он так хотел, и нам обоим об этом было известно. Замолчала так же резко.
– Перестань мне угрожать, Серебряков, – полоснула его взглядом. – Найди для своих игр другую куклу.
– Зачем, – не трогая внедорожник с места, Яков с прищуром посмотрел на меня. – У меня есть ты. А угрожать я тебе ещё даже не начинал, Мирослава. И, поверь, для тебя же будет лучше, если до этого у нас не дойдёт.
Он не касался меня. Не дотрагивался – просто смотрел. И от этого прямого жёсткого взгляда меня сковало. Снова. Потому что он не преувеличивал. Он просто констатировал, и мне это было известно, как было известно и то, что для этого человека нет никаких границ.