Виктор замолчал, поперхнувшись. Мне стало ясно, что именно Зощенко-то он и хотел привести как еще один образчик пошлости. На лице у Виктора мелькнуло нечто, похожее на неуверенность в себе и своих мнениях. Да и разговор перешел к Але со Стальным. Они забурились в классику, и я сделала вывод, что если Стальной чего-то и не понимает, то понять все-таки может. Какая-то странная, требовательная, оголтелая любовь к литературе не как к излишеству, и как к хлебу насущному, проглядывала в его вопросах. (Уж не пишет ли он сам?!!) Виктор смотрел на него с удивлением: он считал Алю представительницей пошлого жанра – и не более того.
Впрочем, у меня нет намерения приводить здесь литературные дебаты, потому что увлеченно и со вкусом дебатами были заняты лишь двое, а ведь вокруг были еще люди, и каждый со своим. Ну начать с Варьки, которой явно понравился Женечка. Именно поэтому она преувеличенно внимательно выслушивала отчет Игорька о жене и детях.
Обиженного Виктора я переключила на себя. Егор развлекал Яну и Машку. Женечка отдался приставаниям Кирюши.
Зрело нечто. Это нечто была Машка. Вначале на лице у нее было написано некоторое недоверчивое, с ухмылочкой удивление. Как так! В ее присутствии родной муж вот уже битый час обсуждает не пойми что со старой селедкой. Несколько раз она в своей нелепой для данной компании мини-юбке всячески по-детски глупо выворачивала стройненькие, восхитительные ножки и приговаривала что-то похожее на «па-ап-сик». Но папсик отмахивался, не забывая ласково улыбнуться: дескать, сделай еще один куличик, деточка…
Потом она попыталась освободить от Кирюши Женечку Свиридова, но там вмешалась Яна, прекрасно понимавшая, что если Женечка и хочет быть освобожденным, то уж никак не Машкой. Варвара быстро просекла ситуацию и вместе с Игорьком присоединилась к Женечке с Кирюшей. Егор с Яной тоже поддержали молодежную компанию.
А вот Машку явно не устраивало общее веселье, потому что она оказалась как бы одна, без постоянного собеседника. Я уж не знала, что и делать: не было резона унижать девочку. И потом (это как-то чувствуется) Маша любила Стального, а не только ревновала. Я уже говорила, что внешне этот волчаpa был по-прежнему красив. К тому же его интересно было слушать, да и внимание к нему нас с Алей весьма могло подействовать на дурочку Машку.
Как это часто бывает, наступило внезапное короткое молчание, во время которого Стальной отметил новое Янино платье.
– Варька – хорошая портниха, – вложила Марья все презрение в слово «портниха».
Но и этого ей оказалось мало, она тоже решила произнести монолог.
– Ты, Варька, молись на нас. Да и вы, Евгения Ивановна, тоже.
– Почему это?
– Потому что пока мы будем богаты, вам тоже чего-нибудь от нас отломится. А что? Это справедливо! Есть богатые – есть обслуга…
Со страхом я посмотрела на Стального, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Ты права, детка, – спокойно сказал он. – А если мы обеднеем и окажемся в... жопе с решетками, то они будут носить нам посылочки.
Общее изумление.
Разумеется, вечерок был скомкан. Все стали собираться по домам. Если б не спокойные, ироничные лица моих друзей, я бы разрыдалась. Но вместе мы продержались. Помню невнятное топтание в дверях, смущение, боль.
И опять я услышала о деньгах Вероники. От Яны, а не от Машки. Наверное, и Яна такая, с чего я представляю ее нормальным человеком.
Ночью ко мне пришел Игорек, посмотрел сочувствующими глазами, и вот тут я разрыдалась. Наверное, слишком громко, потому что тут же просочился и Кирюша.
– Не плачьте, я пишу для вас роман! Я уже начал!
– Тащи роман, – покорно согласился Игорек.
"…Однажды ночью я бежал стремглаф по какому-то страшному гетто. Черных там было больше, чем белых Но я не расист, я люблю черных. Я испугался только, что софсем заблудился.
И вот тут я увидел костерок, у которого сидели люди и варили свой обед…"
– Вот все, что я написал, но я буду писать дальше. Там у меня пойдут такие люди: и Валек, и Маруся, и дядя Том…
– На горшок и спать, – вошла Яна.
Кирюша перецеловал нас всех и был выдворен.
Яна крепко обняла меня и тихо-тихо шепнула:
– Я люблю вас. Я и правда вас люблю. Если со мной что случится, не верьте плохому. И не забываете Кирюшу.
Она встала и порывисто вышла. Я в последний раз видела ее живой.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Когда на следующий день я привела Кирюшу из школы, Яны дома не было. И записки от нее тоже не было. Сказать, чтобы я тут же встревожилась, не могу. Ведь я всю жизнь живу среди рассеянных и не очень обязательных людей. Игорек, например, тоже пропал у очередного Штирлица и даже не подумал мне позвонить.
Но вот прошел час, другой, третий. Предоставленные себе двоечники ходили на головах, почему-то я уже не могла заниматься с ними. Наконец двоечников увели по домам, и явился Игорек. Следом за ним – Виктор.
– А где Яна? – Виктор был избалован тем, что Яна всегда дома и к его услугам.
– Не знаю.
– Как так?
– Я пришла из школы, ее не было.
– А записка?
– Не было.
– И не звонила?
– Нет.
Игорек не понимал, почему мы так волнуемся, но клянусь, к тому моменту мы с Виктором знали, что случилась беда.
Всю ночь мы звонили в больницы, в милицию, подругам Яны.
Лишь к середине следующего дня в дверь раздался звонок. Только тупица, даже если он в тревоге, не узнает сразу звонка такого рода. Громкий, властный, казенный.
Мы с Виктором пошли открывать вдвоем. За дверью тоже стояли двое. Не в форме, но оттуда.
– Ночью вы настаивали на поисках вашей жены? – спросил главный, желчный и усатый.
– Да... я... пройдите... ах, что я…
Усатый-желчный последовал за Виктором, а вот второй почему-то не торопился.
– А ты что тут делаешь? – спросил он у меня шепотом.
– Леха!
– Привет, Женечка.
– Леха, что там?
– Боюсь, что вы опознаете ее. Собери своего старикана, собирайся сама – и поехали.
Не хочу про это. Про морг, про изуродованное Янино лицо.
– Выброшена на ходу из машины. Вот только еще не знаю – живая или уже мертвая.
Желчный-усатый увез окаменевшего Виктора к себе в отделение, а Леха остался со мной – у меня ведь дома был Кирюша.
Хорошо, что в тот момент рядом со мной оказался Леха. Я знакома с ним с тех пор, как подружилась с Алей. Они вместе занимались в далеком детстве в драмкружке и никогда не рвали связи.
Общие знакомые подсмеивались над Лехой: «Лучший сыщик среди актеров и лучший актер среди сыщиков». В свое время, когда меня все интересовало и ничего не пугало, я даже ездила к Лехе в Сибирь, куда его в очередной раз сослали в лагерную охрану. Леха был нетипичный мент и вечно выходил не на тех преступников. То есть именно на тех, но начальству это не нравилось.
– За жизнь или по делу? – усмехнулся Леха, по привычке притворяясь циничным.
– По делу.
– Значит, это у них ты работаешь?
– Да уж месяцев семь.
– Сквалыги?
– Нет.
– Воры?
– Ну, Виктор, наверное, за всю жизнь не украл копейки. Что касается его погибшего сына – не знаю.
– А слухи?
– Хорошие. Но это, может, потому, что о мертвых…
– Ясно. Окружение?
– Каждой твари по паре.
– С кем он дружит?
– Почему ты все про него да про него?
– Потому что он муж. Сама знаешь статистику.
А тебе что, не нравилась она?
– Очень нравилась.
– И ничего такого особенного за ней не замечала?
– Хорошая, преданная жена. Идеальная жена.
Выходила только вместе с ним или в магазин, ну еще со мной.
– Мимо денег, старушка!
– Почему?
– Ты знаешь, кем она была еще три года назад?
И тут передо мной вдруг всплыли некоторые противоречия. Ну да, она мечтала о любви, как девочка, и ненавидела секс" как истерзанная проститутка.