Поэзия Вили подходила Олегу как нельзя лучше: легкая рифма, много гласных, которые хорошо тянутся, стихи не перегружены смыслом. Простые, внятные чувства. Что еще надо для песни?
Олег написал мелодию, после чего заявился в журнал, прошел в кабинет и прямо с порога спел свое сочинение.
Песня – это соединение музыки со стихом. Львиная доля успеха перепадает композитору, однако и поэту кое-что достается.
Виля всегда мечтал о вселенской славе. Вот она! Хоть и не вселенская, но все же…
Олег Мамочкин – иногородний. Своего постоянного жилья в Москве у него не было. Он часто околачивался в доме Вили. Валя к нему привыкла, Маша тихо влюбилась. Маше уже исполнилось семнадцать лет – возраст любви. Об этом напоминал и четвертый размер лифчика. Груди рвались вперед, Маша их стеснялась. Она вообще стеснялась своей внешности: нос на семерых рос, на лбу прыщи. Мальчики в классе не видели в ней девочку.
Маше не хватало мужской и человеческой заинтересованности. Виля вечно занят. Мама вечно угрюмая. Брат Ванька – безразличный и наглый. Теплота исходила только от Герды, но Герда – собака. А Маше хотелось полноценного человека.
Олег Мамочкин постоянно сидел на кухне с гитарой, пел и пил. Иногда спрашивал Валю:
– Я вам не мешаю?
– Ты наш кошелек, – отвечала Валя. – Как ты можешь мешать?
И это соответствовало действительности. Песни Мамочкина на слова Вили пели по радио, по телевидению, в ресторанах, в пьяных компаниях и в трезвых тоже.
Довольно скоро Мамочкин разбогател. Купил квартиру, женился на Кисуле из города Сочи. Жил припеваючи в прямом смысле слова. И незаметно спивался.
Настоящего имени его жены никто не помнил. Кисуля соответствовала своей кличке: хорошенькая, гибкая, никаких мозгов.
Маша ревновала. Говорила с детской непосредственностью:
– Зачем она тебе? Я же лучше.
– Ты маленькая, – объяснял Олег.
– Я вырасту, – объясняла Маша. И не врала. Время шло только вперед.
Виля тоже окреп материально. Купил дачу в ближнем Подмосковье. Его тут же выбрали председателем дачного кооператива.
Виля любил власть. Ему нравилось рулить, устанавливать свои порядки, сохраняя справедливость. Он снял с пайщиков земельный налог, провел городскую канализацию.
Валя наводила на даче свой уют. Постелила на пол ковры, которые Виля называл «пылесборники». Зачем ковры на свежем воздухе? Разве не лучше протирать полы влажной тряпкой? Но ковры и хрусталь – признак достатка. Достаток должен быть виден и даже бросаться в глаза.
Алла обратила внимание на то, что Виля укрепляет свою основную семью. И это понятно: там сын, там будущее, там старость, там – имущественные интересы.
Что остается Алле? Проблемы журнала и любовь. Дело и чувства. Немало. Но и не много.
Ядовитая Маргарита капала на мозги. Спрашивала бесстрастным голосом:
– Ты рожать собираешься?
– Успею, – отвечала Алла. – Женщины и в сорок лет рожают.
– Ты что, дура? – интересовалась Маргарита.
– Почему это?
– У него семья, дети. А дети – это надолго.
– Он меня любит.
– Он твой любовник. Пожиратель твоей молодости. Промурыжит до сорока лет и соскочит. Найдет другую дуру.
– Откуда вы знаете?
– Из жизненного опыта. Не ты первая, не ты последняя. Тебе, наверное, кажется, что ты особенная и твоя жизнь особенная. А у жизни всего два-три варианта. И все.
Алла в дискуссию не вступала, но расстраивалась. Потом думала: какие два варианта? Замужняя – незамужняя? Счастливая – несчастливая? Но ведь бывают замужние и несчастные. А бывают одинокие и счастливые. Вариантов сколько угодно.
Виля провел утром пятиминутку. Надо было выделить лучшие работы и худшие. У сотрудников должны быть ориентиры: на что равняться, от чего отходить как можно дальше.
Редакция кипела молодой жизнью. Приходили авторы, приносили с собой либо посылали младших редакторов в соседний гастроном.
С утра до обеда шла интенсивная работа, а с трех часов – расслабуха в виде закуски и выпивки.
Виля все это видел, но делал вид, что не видел. Главное – качество журнала, чтобы его не выперли с работы. И чтобы его не бросила Алла. Она была его ВСЁ.
«Но кто же мне была она? Не то сестра, не то жена. А иногда, казалось, дочь, которой должен я помочь».
Эти стихи принадлежали не Виле. Их написал другой поэт. Но Виля чувствовал то же самое.
Ваня не любил дачу. Ему там было скучно. Ровесников нет. Для него дача – мертвый угол. От скуки он начинал гонять по дому футбольный мяч, норовил попасть в стену. Мяч оставлял на стенах грязные круги. Валя орала очень тонким голосом. Ваня пропускал мимо ушей. У Вали свои интересы, у Вани – свои.