В этот раз Ваня категорически отказался ехать на дачу.
Маша сомневалась. Подруга Милка позвала ее на дискотеку. Валя не любила Милку, называла ее проституткой. Милка – никакая не проститутка, просто у нее такой характер: хочет объять необъятное. Боится пропустить свое счастье, поэтому бегает везде и всюду и шьет глазами по сторонам. Это не очень хорошо, но все же лучше, чем сидеть на одном месте, как пенсионерка.
Маша скрывала от родителей свою дружбу с Милкой, поэтому скрыла свои планы на вечер.
И только Герда с восторгом присоединилась к Вале. Единственно верная душа.
Виля дождался Валиного отъезда и устремился к Алле на крыльях любви. Алла обожала секс в его исполнении. Но посреди ночи Виля просыпался, спускал ноги и начинал одеваться.
– Надо идти домой, – говорил он. – Перед детьми неудобно.
Алла лежала и смотрела, как Виля одевается. Для нее любовь имела две составляющие: страсть и общий сон. Какое счастье спать на плече любимого человека. Ночь длинная. Пропитываешься его теплом, его энергетикой. Это и есть жизнь. Недаром существует выражение: «они живут». Но Виля прерывал нить жизни и уходил, тем самым превращая любовь в прелюбодеяние, в грех, во что-то временное. Это было обидно и оскорбительно. Но Алла молчала. Какова ее функция? Сбоку припека. А кто виноват? Кто первый начал? Виля не собирался ее соблазнять. Она сама взбила этот коктейль в городе Таганроге. Но, как пелось в одной замечательной песне, «от любви беды не ждешь».
Виля уходил. Дверь хлопала наотмашь, как по морде.
Спокойной ночи, Алла.
Валя проснулась от выстрела. Один, другой… Она открыла глаза. Комнату заволокло. Резко воняло дымом. Шла перестрелка.
Валя нащупала ногами ночные тапки, вышла на балкон. Увидела пламя, которое рвалось из окон первого этажа.
«Горим», – поняла она.
В минуты опасности Валя не терялась. Любая мелочь типа разбитого окна вгоняла ее в панику, а серьезная опасность заставляла сосредоточиться, искать самый верный и короткий путь.
Валя метнулась из комнаты, открыла дверь. Лестница в огне. Путь из дома отрезан. Есть одна дорога – в окно.
Второй этаж. Высоко и страшно, к тому же Валя неуклюжая и неспортивная. Но все это сейчас не имело значения. Главное – не столкнуться с огнем.
Валя скинула тапки, непонятно зачем, перелезла через перила и сиганула со второго этажа.
Лететь недалеко и недолго. После чего столкновение с землей и резкая боль. Одновременно с болью – нечеловеческий вой, рвущийся из окон первого этажа. Вой, боль и языки пламени. Ад.
Первый этаж полыхает, и кто-то горит заживо. «Маша…» Валя взметнулась, хотела вскочить, но ничего не вышло. Правая нога никак не ощущалась, ее как будто не было.
Вой становился гуще, и Вале казалось, что она летит на этом вое, как на метле, обхватив руками и ногами, и ее уносит вверх, потом еще выше, где нет ни света, ни воздуха. Только чернота и едва звенящая тишина.
Валя очнулась в белой палате. Больничная двухместная палата. Одна кровать свободна. На другой – она, Валя. Рядом семья: Маша, Ваня, Виля. Они стояли понурые, с одинаково вытянутыми лицами. Как на похоронах. Это она сделала их такими. Сердце прожгла жалость и любовь.
– Герда сгорела, – проговорила Маша.
Значит, выла Герда.
– А ты где была? – спросила Валя.
– Она не поехала, – ответил Ваня. – Они с Милкой поперлись на дискотеку. На охоту, парней ловить.
– Нечего им дружить, – вмешался Виля.
– А с кем? – спросила Маша.
– Ни с кем. Сиди дома.
– Ага… Ты везде, а я нигде, – огрызнулась Маша.
Валя слушала любимые голоса. Все живы и здоровы, какое счастье… А она сама – не в счет. Как-нибудь выкрутится.
– У тебя перелом шейки бедра, – сообщил Виля. – Завтра будет операция по замене сустава. Поставят эндопротез.
– Называется «сиваш», – уточнил Ваня.
– Ужас, – сказала Маша.
– Не ужас, а спасение, – поправил Виля. – Раньше таких больных не оперировали. Отправляли на долеживание.
– Ужас, – сказала Маша.
– Лиля Брик находилась на долеживании и покончила с собой, – вспомнил Виля.
– А Лиля Брик – это кто? – спросил Ваня.
– Любимая женщина Маяковского, – напомнила Валя.
– А Маяковский кто, знаешь? – спросил Виля.
– Ну, так… – неопределенно ответил Ваня.
– Вот уж действительно ужас, – сказал Виля. – Маяковского не знать…
– Так он когда жил? В прошлом веке?
Вилен Иваныч выпал из жизни Аллы. Она понимала – ему не до любви и не до журнала.