Шуру переложили на носилки, и санитарка в белом халате и белой повязке повезла ее в коридор. Соседка с желтым лицом, вся подавшись вперед, жадно, молча смотрела ей вслед. В последнюю минуту Шура успела со стороны увидеть свою оставленную постель и ночной столик, и у нее сжалось сердце от расставанья с этим получужим углом, к которому она, оказывается, успела привыкнуть за эти несколько дней и который ей было страшно и жалко покидать. Ей казалось, что все-таки это тоже немножко ее "дом". Тут стояли ее цветы в стакане, в тумбочке был одеколон, вышитая домашняя салфетка, гребенка и две книжки. Тут она спала и просыпалась, сюда приходил к ней муж, улыбался и беспомощно держал ее руки, такой нелепый в белом халате, из рукавов которого далеко вылезали его большие руки. Теперь здесь было пусто, даже одеяла не было. Осталась только пролежанная ямка на тюфяке и смятая простыня.
Операционная была полна белого света. Окна, - или, точнее, стеклянная стена, - были только снизу до половины из матового стекла, а дальше стекла были обыкновенные, и Шуре были видны ветки деревьев и недостроенная стена из белого кирпича. Хотя было совсем светло, горело электричество. Шура лежала на чем-то жестком и, не поворачивая головы, ожидала, когда с ней начнут что-нибудь делать.
Из угла доносилось бульканье и легкое металлическое звяканье, как будто выкладывали ножи или ложки после мытья на медный поднос.
- Что это у вас? - спросил Шуру профессор.
Шура виновато разжала наполовину руку и все-таки не выпустила того, что держала.
- Зачем вам часы? Вы их положите, они не пропадут...
- Я знаю, профессор, это совсем не потому... Пожалуйста... возьмите...
Она разжала нехотя и протянула ему руку, ладонью вверх.
- Соня, возьмите, - сказал профессор, не прикасаясь к часам.
Часы унесли.
- Теперь мы займемся починкой, - сказал профессор. - Не страшно?
- Нет, не страшно. Я верю, что будет лучше.
- Молодец. Так и надо.
- А если вдруг все будет хорошо, шрам останется?
- Шрам?.. Ах, вот вы о чем? Шрам останется. Пустяковый шрам! Как от большой царапины.
В это время к ней подошли с чем-то белым.
- Это маска? Постойте одну минуточку, профессор, - торопливо заговорила Шура, - я хотела бы передать... Вы подождите одну минутку, товарищ... Вы знаете, ведь операцию собирались делать в десять, а не сейчас, я хотела поэтому передать мужу...
- А после операции вы ему все сами передадите, - сказал профессор простодушным тоном.
Шура бросила на него быстрый взгляд, готовая улыбнуться, и увидела, что профессор смотрит уже совсем не на нее, а, вероятно, на то место ее живота, которое он собирается оперировать.
Она замолчала и зажмурила глаза.
- Дышите глубже, - сказал кто-то сбоку.
Шурины пальцы тихонько защипнули простыню. Она насильно вдохнула что-то удушливое, на секунду захлебнулась, но продолжала говорить.
Профессор, который смотрел теперь ей в лицо с видом внимательного и терпеливого выжидания, прислушался.
- Вы ему скажите, что это ничего... скажите... нет, это слишком долго... вы только скажите ему, что все-таки было очень хорошо.
Профессор, склонив голову набок, немного удивленный, спросил:
- Что было хорошо?
- Жизнь! - сказала Шура и минуту молчала.
Потом ее пальцы медленно, как будто нехотя, выпустили зажатую простыню.
Еще немного спустя она прерывисто вздохнула и невнятно произнесла:
- У меня такое чувство... - и, не договорив, замолчала.
Профессор, не глядя, протянул руку назад и, приняв из рук ассистентки блестящий никелированный инструмент, оглядел из-под нахмуренных бровей окружающих его людей в белых халатах, настороженно следивших за его рукой. Убедившись, что все на месте, он, уже ни на кого не глядя, нагнулся и твердо сделал на белой коже длинный, дугообразный надрез.
Полковник, боясь прийти слишком рано, шел не торопясь по широкому асфальтированному проезду между больничных корпусов.
День был пасмурный.
Несколько раненых в халатах прохаживались по дорожкам. Один из них украдкой курил, прислонившись к дереву. Другой наблюдал за ним, ухмыляясь и оглядываясь по сторонам. Одно очень высокое полукруглое окно было освещено изнутри сильным электрическим светом.
Курильщик что-то сказал своему товарищу, чего полковник не разобрал.
Швейцар поздоровался, как со старым знакомым, и подал полковнику халат. Полковник прошел по коридору и там встретил девочку лет четырнадцати из Шуриной палаты. Она приветливо улыбнулась ему и сообщила, что Шуру уже взяли на операцию. Тут же подошла дежурная и сказала, что да, операция уже идет, и провела полковника в библиотеку, чтоб он там мог подождать.
- Теперь уже не долго ждать, вы посидите...
- Спасибо, - сказал полковник, - это недалеко?.. Где она сейчас?
- Тут же, у нас. В конце коридора. Вы немного тут посидите.
Оставшись один, полковник походил по комнате. Машинально прочел на корешках названья книг.
На другой полке за стеклом видны были несколько плакатов: цветная "Схема пищеварительного аппарата", из-за угла которой видно было начало надписи на другом плакате: "Простой..." и во второй строчке: "...подковообр..."
Потом он подошел к двери и стал поджидать, когда мимо пройдет дежурная. Ее не было довольно долго, наконец она пришла вместе с какой-то другой сестрой.
- Как вы думаете, это еще долго будет продолжаться?
- Нет, теперь, вероятно, не особенно долго, - ответила дежурная.
- Сколько продолжается обычно такая операция?
- Ну, это трудно сказать. Смотря какой случай.
- Я понимаю, конечно, но сейчас уже одиннадцать скоро, значит, уже около часу.
- Ну и что ж? Ничего особенного, - пожала плечами дежурная и ушла на телефонный звонок, раздавшийся откуда-то из-за двери.
Тогда полковник спросил у другой сестры, которая тоже собиралась идти дальше:
- Вы не заметили, в котором часу начали?
- С самого утра.
- Когда с утра? С десяти? Но ведь я пришел - еще не было и десяти.
- Почему с десяти? С утра. Часов с восьми, как обычно. Да вы не волнуйтесь.
- Я совсем не волнуюсь. Но разве это бывает, чтоб так долго?
- Отчего же! И дольше бывает. Тут ничего такого нет.
- Бывает? Я не знал. Я просто не думал, что бывает.
Он вернулся в библиотеку и стал опять ходить из угла в угол.
Остановился и перечел заголовок.
Опять попытался мысленно прочесть до конца надпись: "...подковообр..." - и тотчас же позабыл про нее и отошел, и через минуту опять поймал себя на том, что пытается прочесть: "подковообр... Простой..."
Он почувствовал, что ненавидит этот шкаф, и схему пищеварительного аппарата, и надпись. Подошел опять к двери и стал подстерегать, когда кто-нибудь пройдет по коридору. Никто не шел.
Было уже около двенадцати. Невозможно, чтоб операция продолжалась так чудовищно долго. Может быть, он сидит тут в библиотеке, а они про него там забыли?.. Конечно, они просто забыли. Может быть, это не их отделение и у них нет сведений. Конечно так. Странно, что ему раньше не пришло это в голову.
Он вышел в коридор. Там прохаживались или стояли у окон несколько женщин в халатах. Прошла сиделка с подносом, уставленным тарелками.
Санитар подкатил и поставил в угол за двери пустые носилки на колесах.
В самом конце длинного коридора показалась дежурная сестра. Она шла медленно, и полковник ждал, что вот-вот она увидит его и спохватится, что забыла про него, забыла сказать, когда операция была кончена. Но она подошла и даже, кажется, хотела пройти мимо.
- Ну что?
- Что? Ничего, все в порядке. Еще не кончили. Трудная операция, знаете.
- Вы уверены, что до сих пор продолжается операция?
- Я же иду оттуда. Конечно, уверена.