Егор Аристархович вспомнил, как пару дней назад приезжал сосед - молодой барин Павел Витальевич Ананьин с недовольством по поводу вытоптанной ржи заблудившимся стадом домашних животных. Вышло так, что пьяный пастух Марьян вместе со стадом из сорока коров и двух бычков, собственно принадлежал другому соседу - барину Семену Валерьяновичу Ведрищему, живодеру из соседнего земельного имения. Марьян уснул после скирдования в стогу свежескошенного сена, который сам же и скосил неделей раньше, а стадо, почуяв родственный дух, пошло против ветра до соседнего двора прямиком, как по Третюхинским полям, так и по Ананьинским тоже. Скотину Марьян вернул всю целиком в стойло, а вот рожь и на своих полях и на чужих полегла тропками. За эту провинность Ведрищев лично всыпал горе-пастуху тридцать плетей, велел посадить под замок и не кормить три дня, только воду давать, так заморил Марьяна, что тот чуть не помер. Третюхин не стал вступать в ссору с барином Ведрищевым, по причине уважения к его способностям животновода-селекционера. Однако Ведрищев был порядочный скотовод, сам явился с повинной, дал слово барина к ноябрю забить трех коров для компенсации ущерба, а Марьяна передать на зимний период для уборки снега в поместье Третюхиных. Ведрищев, как все нувориши был жаден до денег и материального, а живого ничего не любил, поэтому о нем так и говорили в округе, как о живодере да тиране. Приехавшему молодому барину, который по молодости не знал, что у Егора Аристарховича нет крупнее скотины, чем той, что в свинарнике и на птичьем дворе не признался и о вине пастуха Марьяна ничего не рассказал. Вид краснощекого полного сил молодого барина с живым блеском в глазах тронул Егора Аристарховича, напомнив его самого в прежние годы. Он почувствовал прилив свежей силы и рад был задержать гостя, для чего в жертву пришелся запас спиртного с многолетней выдержкой из трофейной коллекции. Павел Витальевич оказался добродушным малым, совсем не как его покойный батюшка, который был упертым и скупым на доброе слово человеком. Молодой барин оказался не только вежливым слушателем, но и приятным человеком. Находясь в поместье, Егор Аристархович скучал от безделья и одиночества, однако, приезд соседа вернул ему радость к жизни, живость, вдохновил на воспоминания о былых подвигах. После душевных излияний в ход пошли, ножи, сабли, охотничьи ружья и патроны, которые окончательно развеяли уныние, царившее последние пару месяцев в поместье Третюхина. Стреляли за домом по мишеням диких животных, вырезанных из дерева умелыми руками Игорька. Стрельба так увлекла господ, что патронов извели не менее сотни, а после отправились париться в баню. А потом Егор Аристархович ничего не помнил, так как крепко уснул в доме на софе и проснулся раньше всех для удостоверения, что гость был не сон, а реальностью. Он нашел барина в гостиной на кресле под пледом и так был рад его присутствию, что даже расплакался от счастья и признался в семейных проблемах с женой.
«… а потом развлекали гостя, так и не позвав меня даже для знакомства. Это было не вежливо с Вашей стороны, поэтому мне пришлось развлекать себя самой. После этого происшествия я уверена, что Вы меня не уважаете, стесняетесь моего присутствия, от чего мне становится худо день ото дня. Прошу Вас, не препятствуйте нашей размолвке, такая жизнь меня угнетает. Отвезите меня обратно в город и навсегда останетесь в моих глазах великодушным человеком. Н.П.»
Вновь писать скорый ответ Егору Аристарховичу не хотелось, пришлось бы оправдываться как ребенку за свое непристойное поведение по отношении к своей жене. Да, он не вызвал в гостиную Наталью Павловну для знакомства с уважаемым соседом, даже не вспомнил о такой чести, а все потому, что ревностно относился к своим гостям и лично к жене. Вспомнив прошедший эпизод, Егор Аристархович отыскал в темноте взглядом крест на церквушке, которая стояла в селении и перекрестился.
- Прости мне Господи за мои прегрешения, виной тому души, загубленные мною в прошлой жизни, а я лишь меч, в руках генералов, судьбы которых в твоих руках!
- Креслице прошу подавить, в ногах правды нет, Егор Аристархович, вот и пледик ваш шотландский, а то прохладно чего-то после дождливого дня, - за спиной раздался хрипловатый женский голос кухарки Матроны, но насыщенный чувством заботы и любви.
С этими словами кухарка Матрона вынесла легкое плетеное кресло из ротанга с мягкими подушками и поставила на досчатую площадку, заготовленную для будущей веранды. Ее присутствие оказалось вовремя, Егору Аристарховичу уже хотелось немного взгрустнуть, а тут, словно божий голос простил за раскаянье, запустив эту ласковую женщину. Помещик повернулся к дому и увидел Матрону, выносящую вещи на улицу.
- Матрона, да ты знаешь, что богом послана? – Спросил Егор Аристархович воодушевленно.
- Ага, и богом послана, и матерью и отцом, а еще на хер всеми мужиками послана, и трижды обматеренная за свое уродство, уж такова моя доля женская, детей нет и мужа нет, в девках до старости дожила, - затараторила, отдуваясь, Матрона, снижая свою значимость до низов.
Егор Аристархович растаял в чувствах, до чего ж ему стало жаль бедную женщину, не познавшую всех земных радостей, оставшейся невинной, что он взял плед из рук Матроны и накрылся им вместе с ней, прижав к своей груди ее трепетное тельце. Матроне шел седьмой десяток лет, несмотря на это она выглядела вполне живо и молодо, не по своим годам, хотя и была немного полновата в бедрах. Она была всегда чиста, аккуратна, расторопна. Ее русых волос, заплетенным в длинную толстую косу и достающую до края пояса, не коснулась седина, поэтому они были одним предметом украшения женственности. На последний день рождения Егор Аристархович подарил ей дорогой узорчатый тканый платок, так теперь она не снимала его со своих плеч круглый год, восхищалась красивым рисунком и при случае каждый раз благодарила щедрого помещика.
- Что же вы господин меня так обнимаете, а не Наталью Павловну? Она - жена ваша, любимая и желанная. Надо бы наладить отношения. Вы ведь мужчина умный, вы сильнее, а она баба, глупая значит, слаба на волю, значит и спросу меньше.
- Да, что же мне еще сделать для ее любви, я ведь ее из такой ямы вытащил, всю жизнь на нее поставил, судьбу свою объединил, кров предоставил, живи и радуйся. Ан, нет, опять не так, да не этак. Как еще угодить этой бессовестной мещанке?
- Ну, поговорите вместе, она по живому общению скучает. Одичала здесь. Представляете, ни с кем тут не говорит вот уж второй месяц. А все потому, что привыкшая она к городу, где многолюдно, где праздник каждый день, вот и норовит вас туда вывезти. Поговорите с ней, а? Чай вместе попейте, я враз сготовлю, только кликните. Узнайте ее настроение, думы, в чем тоска, может болезнь, какая-нибудь одолела, а то сидите врозь и в литературе упражняетесь. Вы же можете, Егор Аристархович? Можете. Можете.
- Правду говоришь, святая Матрона. Могу! Мужик я в натуре жестокий, как говорят мужлан, эх! Воевал, дрался, в убийствах участвовал, был в шаге от смерти, не раз тяжко ранен. Так, на Крымской, помню, сабелькой рубал врагов и справа полосону, и слева кольну, страшно было, а приказ выполнить обязан. И выполнил. Сам господин генерал жал мою окровавленную руку и плакал от счастья, а жена, тем временем, жизнь мою проживала в роскоши и удовольствии. Изменяла, с кем попало, вот ведь баба позорная. Ну, ничего, я всех наказал, никого не помиловал, от моей руки шрамы долго будут мучить этих презренных любовников, особенно в такую погоду. Поговорить смогу, спасибо Матрона, иди к себе.