– Не сочтите за неуважение, сеньора… – он замялся. – Все дело в том, как вы спали. Вы положили руки себе на грудь, словно прикрываясь… Словно вы – спящая Венера стыдливая. Я знал только одну женщину, которая спала вот так же, как и вы. Ее звали…
– Паула, – ответила с улыбкой старая женщина. Мужчина при этих словах всплеснул руками:
– Мой Бог, это ты. Теперь, когда я смотрю тебе в глаза, не понимаю, как мог не узнать тебя сразу! А ты, ты узнаешь меня? Я – Антонио.
– Антонио… – прошептала женщина, и как будто годы разом слетели с ее лица. – Ты изменился, – она улыбнулась, протянув ему слабую руку
– И ты, – он тоже улыбнулся. – Жизнь, кажется, удалась? – он кивнул на ее дорогое платье и драгоценности, мерцавшие в кокетливом освещении.
– Удалась. Можно и так сказать… Если считать, что мне больше не нужно спать с мужчинами за деньги, то, безусловно, жизнь моя удалась. Но и она уже прошла… А ты, все так же коротаешь вечера здесь?
– Моя жизнь тоже другая. Теперь я не могу того, что раньше. И для меня это не самое легкое признание. Но что поделать, природа берет свое. Моя радость теперь – в созидании. Смотреть на молодые создания, полные жизни, – единственная отрада моих мужских дней.
– Но ведь ты всегда был… О, каким ты был! – звонко и молодо засмеялась она, припомнив кое-что, известное только им двоим.
Так они просидели весь вечер, касаясь друг друга то коленкой, то рукой, то воспоминанием. А когда ночь куполом покрыла дом, полный любви, они пошли наверх. Туда, где когда-то без устали давали друг другу то, что было у них в избытке. То, в чем они больше не нуждались. И все же они продолжали лежать на кровати возле высокого, распахнутого окна, уводящего в темноту.
Ночь пришла. И она была тиха.
Пауза
– Умеете ли вы держать паузу? – такой вопрос задал мужчина во фраке, стоящий у камина с трубкой в руках. Вокруг раздались смешки. Великосветская парижская публика обожала Рассказчика (так она его прозвала) и не могла дождаться десерта, ведь после него все собирались в малом каминном зале, где можно было услышать его новую историю. А он наслаждался безоговорочной любовью этих, избалованных жизнью, маркизов и герцогинь, баронов и принцесс. Именно из-за их преданности он и совершал свои путешествия, чтобы по приезду порадовать французский свет удивительными рассказами. Дамы и кавалеры устраивались вокруг камина. Мужчины доставали сигары, а женщины расправляли свои платья, усаживаясь поудобнее в глубокие кресла.
Итак, Рассказчик задал свой, не относящийся ни к кому лично, вопрос:
– Умеете ли вы держать паузу? Полагаю, никто из вас не умеет держать паузу так, как умел один тулузский актер по имени Лотер. Я расскажу вам о том, как одна такая пауза изменила всю его жизнь.
Это была премьера «Гамлета», где Лотер играл одну из центральных ролей, роль Полония. Лотер был удивительным актером, впрочем, он все еще играет. Он вживался в роль так, как никто другой. Зрители забывали обо всем, когда он был на сцене. Если он играл сапожника, то вы, сидя в пятнадцатом ряду, слышали запах ваксы. Если он изображал обольстителя, то дамы расстегивали верхнюю пуговку корсета, до того он волновал их сердца. Это был актер до мозга костей. Во время его представлений в зале стояла гробовая тишина, не раздавалось ни звука, настолько все были зачарованы актерской игрой. Так было до поры до времени.
Как я уже сказал, в тот день давали премьеру. Зал был битком, яблоку негде упасть. На галерке, а мы, французы, называем ее «раек», было и того плотнее. Публика победнее набилась по два человека на место, одни стояли, другие висели на бортике, угрожая свалиться в любую минуту. Все с нетерпением ожидали появления Лотера (а когда он выходил на сцену в первый раз, то публика обычно встречала его аплодисментами). Так было и на этот раз. Он вышел на сцену, и сотни рук взвились, наполняя зал громкими овациями.
Я мог бы сказать, что это был обычный спектакль. Да, премьерный, но мало ли таких в жизни актера! Таким он был бы и в этот раз, если бы в тот вечер в зале не присутствовал один особенный человек. Этим вечером там сидел главный режиссер Французского театра, господин Моджер, который был премного наслышан о таланте Лотера. И как раз сегодня он явился, чтобы лично в этом убедиться. Как любой режиссер, господин Моджер предпочитал быть в тени, но его столь высокая и уважаемая фигура просто не могла остаться незамеченной. Стоило этим вечером ему переступить порог небольшого театра, в котором выступал Лотер, как актер уже знал о необычайном и многообещающем визите. Лотер распорядился, чтобы грим его наложили так искусно, как никогда прежде, а сам он опрокинул на одну рюмку коньяку больше, чем обычно, чтобы быть в форме и предстать перед мэтром в самом выгодном свете, имея свои большие планы на этот счет.