Ни одна лисица не метнула пушистым хвостом, ни единый суслик не нырнул в норку, ни гусей, ни тетеревов. Стояла тишь, один ветер гулял по верхушкам вереска, и даже змеи притаились и не показывались на свет, чуя беду. Лес был пуст, как суп без мяса. Кто-то вроде бы видел, как мелькнула в кустах серая тень, но был ли это зверь или отголосок заката – никто толком не знал. Барон был человеком суеверным, но больше, чем суевериями, он был одержим собственными причудами. Словно в отместку природе за отказ делиться запасами в нем взыграло неистребимое желание поймать зверя, да покрупнее. В каком-то полубреду, уже порядком подуставший от праздности и пьянства, он заявил о своем намерении прикончить медведя.
Представьте себе! Да в этих краях медведя не видели уже лет двести! Но в барона точно бес вселился. «Не уеду без зверя!» – заупрямился он, словно ребенок. А так как за охоту он пообещал большие деньги, желающих ее устроить нашлось немало. Да только медведя-то взять было неоткуда.
В то время у деда служил Амбруаз Моро. Прескверный был мужичонка, так говорила моя бабушка. Подлый, амбициозный и жутко надоедливый. И была у него мечта – построить первую в наших краях паровую мельницу. Он и проект подготовил, оставалось только последнее разрешение из Парижа. И надо же было такому случиться, что бумагу, которую так ждал Моро, мог подписать только мой дед. Все из-за того, что он владел местными землями. Сами понимаете, что для Моро найти медведя и привести его егерям на поводке – было делом личной заинтересованности. Так он и поступил, проявив смекалку и выкупив зверюгу у заезжих цыган, и еще отказался от вознаграждения за свою находку, ожидая награды гораздо более ценной – в виде необходимой подписи моего дедушки.
Медведя приняли втайне от барона и устроили на заднем дворе. Звали его Рауль. Он был крупным и непоседливым животным, а главное, кротким, как дитя, ведь вырос он в неволе и любил человека, не зная от него зла. Рауль норовил подойти к каждому и обнюхать с ног до головы, выражая таким образом дружелюбие. При этом голову он всегда поворачивал вбок, глядя на мир одним глазом. Второго он лишился в драке с какой-то псиной, будучи медвежонком.
Цыгане не отличаются сентиментальностью, но Рауль голода не знал, это видно было по блестящей шерсти, волнами ходившей на громадных мышцах, и по тому, как неторопливо он поглощал пищу, – похоже, его любили и ухаживали за ним денно и нощно. Рауль всего за каких-то два дня влюбил в себя всех служанок в округе, подружился с пикерами и даже лошади не боялись его, угадывая добрый нрав. Кухарки носили ему еду в подоле, а он показывал в ответ трюки, которым его научили цыгане за долгие годы странствий. Он умел приседать и разводить лапы, танцевать вприсядку на русский манер, качать головой и рычать по приказу. Любил чесать бока о забор и валяться на спине, подкидывая кверху миску. В общем, Рауля полюбили все, кто так или иначе был связан с ним. И чем ближе час охоты, тем яснее становилось даже опытным охотникам: убить прекрасное создание – верх бесчеловечности. Посему мудрые егеря решили вместо охоты создать только ее видимость. Так сказать, утоление охотничьих амбиций, что-то наподобие парковой охоты, когда животных выгоняют в лес, но в нужный момент отлавливают и возвращают в загоны.
Все это время, пока шли приготовления к грандиозному охотничьему забегу, мой дед, словно послушный ребенок, усиленно изображал неведение, играя в карты и обедая строго по расписанию. Разумеется, до него дошли слухи, что медведь был найден и содержался до поры до времени на заднем дворе его поместья, однако для сохранения интриги было негласно решено блюсти эту видимость.
Итак, нужно было «наследить» Раулем по пути охотничьего хода, как следят кошкой, когда приманивают лису. Егеря рассуждали так: мало кто способен выпить столько вина и сохранить при этом твердую руку. Подразним собак, дадим барону стрельнуть разок-другой и уведем Рауля. Таков был план.
В день охоты прибыли пикеры и егеря, пригнали стаю гончих, всадники расселись по седлам, и под бодрый распев охотничьего рожка группа из пятнадцати человек покинула замок. Вся ватага во главе с моим дедом неслась через долину, вспугивая птиц, громким топотом содрогая землю и оглашая окрестности Шеврёза. Так и вижу, как разгоряченные, в пышущем цветением воздухе, они летят вперед, предвкушая сладость травли. Собаки визжали от нетерпения, их поджарые конечности опережали носы – пестрые пятна, наводнившие долину, все как одна, голодные, резвые, попросту спущенные с цепи.