Добраться до места оказалось сущим наказанием, и барон был крайне раздражен тем, что пришлось пересечь речку Иветт, пройти четыре затянутых остролистом хвойных пролеска и обогнуть болотистый разлив. Он не подозревал, что все эти ухищрения были придуманы с одной лишь целью: вымотать собак, лошадей и, самое главное, самого барона. Для того, чтобы спасительная темнота опустилась на лес и долину, исказила расстояние, изменив его восприятие, все, чтобы не дать пуле угодить в цель в момент, когда Рауль и барон встретятся лицом к лицу.
Когда собаки наконец обнаружили живой медвежий след, уже смеркалось. Лес подернулся туманной дымкой и, вспугнутый непривычным шумом, выглядел совершенно чужим. Охотников окружила сумеречная стена, через которую лошадям было сложно идти. Каждый метр был ощутимым расстоянием, и воздух, уплотнившись, еще больше замедлял их ход. В конце концов группа всадников вышла на поляну. Народившаяся по весне трава здесь отдыхала: выпустив соки, они дурманила охотников медово-пряным ароматом, которого они не замечали. Их взоры были обращены вдаль, где виднелась сутулая фигура великана. Вокруг него, раскинувшись широким веером, бились собаки. Они надрывали глотки, обнаружив запах медведя, ускользающий, обманчивый. Наконец источник его был найден, и свора неистовствовала, одурманенная жаждой крови. Песьи хвосты превратились в железные канаты, они били вверх и вниз, а пена у рта пузырилась.
Но они не смели приблизиться. Собаки были хорошо обучены. Без приказа хозяина они могли только лаять и изнывать от нетерпения. Рауль, однако, хранил удивительную безмятежность, собирая с лапы неведомое лакомство, снятое с ближайшего куста. И только когда две или три псины, осмелев, попытались исподтишка укусить его за бедро, он сделал два упреждающих броска вперед, припав на передние лапы. Скорее инстинктивно, чем с угрозой, ведь он не знал подобных порывов, спокойная жизнь в неволе не взрастила в нем необходимости борьбы или самозащиты. Они были ему чужды.
Но собак это лишь раззадорило. Все больше свирепея, они обступали Рауля, сужая круг, выгнув спины, хрипя и скуля от желания по кусочку разодрать толстую шкуру, пахнущую диким зверем.
Наверняка барон не поверил своим глазам, когда увидел на расстоянии ста метров от себя живого медведя. Эта фигура – вы только подумайте, что за громадина был этот зверь, достоинство которого не могли уменьшить ни трусливо тявкающие псины, ни расслабленная поза. Могучая голова, плечи и лапы нечеловеческой силы.
Но Рауль вовсе не ощущал себя таким. Он вел себя как обычно. Увидев людей, засуетился в счастливом нетерпении и издал приветственный рык. Люди, без которых он не привык обходиться, обрадовали его. Вероятно, он считал, что вскоре отправится домой и сможет, наконец, отдохнуть на своей лежанке.
Барон слез с лошади и стал медленно двигаться по направлению к Раулю. По следам шли его спутники. И если мой дед шагал осторожно, осознавал опасность и, как истинный охотник, всегда был настороже, с ружьем наготове, то остальные были спокойны, ведь они знали, что Рауль не причинит им вреда, и, кроме того, спокойствия добавляло кое-что еще: патроны в ружье моего деда были втайне заменены на холостые прямо перед выездом. Так егеря свели вероятность убийства невинного животного к нулю, не желая рисковать и отдавать на откуп случая умение хозяина попадать в цель.
Барон взвел курок и навел ружье на Рауля, готовясь к выстрелу. Все вокруг затаилось. Изможденные лошади не били копытами, а люди оцепенели от напряжения. Темнота вдруг стала прозрачной, была видна каждая травинка, слышен каждый шорох. Лес и окрестности замерли в почтении перед этим гигантом. Но тут случилось неожиданное. Рауль, наклонив голову, какое-то время смотрел на барона и его подданных единственным глазом, а потом вдруг встал на задние лапы и принялся танцевать! Он раскачивался из стороны в сторону, тряс головой и вытягивал шею, приседая и игриво рыча. На глазах у охотников, под дулом ружья, он соединял обе лапы и снова разводил их в стороны, удерживая равновесие, кружился на манер балерины и притоптывал. Мое сердце болит, когда я представляю себе это зрелище: танцующий медведь с одним глазом – перед лицом смерти. Со стороны, наверное, казалось, будто он танцем вымаливает себе жизнь, а на деле – он лишь делал то, к чему привык. Всю свою жизнь при виде людей он принимался танцевать – так его учили, так он получал сладости, так он был воспитан. Он просто принял охотников за зрителей, вот и все.