Муж ее, пинавший камень носком, сначала сокрушенно кивнул, а потом тихо добавил:
– Мы хотели бы отдать его.
– Прививки все есть?
– Да-да, конечно, вот паспорт, – протянул он книжечку. – Мы заплатим, сколько скажете, – на его лице лежала тень печали, – только заберите его навсегда.
Абель перевела внимательный взгляд на пухлую, тупоносую морду с коричневыми обрубками ушей. Ей приходилось иметь дело с азиатами – аборигенными породами, созданными самой природой. По своей сути они не нуждались в людях, но сотни лет совместного общения повлияли на породу, сблизив два вида. Эти собаки нуждались в дрессуре не меньше любой другой породы – а может и больше.
– Я возьму его, но пока только на передержку. Дайте ему время. Потом решите.
Абель забрала поводок, заломив его привычным движением на 90 градусов и ограждая себя от харкающей слюной морды. Во дворе Додж повел себя предсказуемо. Как классическая территориальная собака, стал бегать зигзагами, обнюхивая все углы, а потом побежал за дом. Он вернулся еще более возбужденный, в пасти его висел еще трепыхавшийся соседский гусь.
– Где ты… – чертыхнулась Абель и побежала наперерез Доджу, который уже припал к земле, зажав зубами белую, как шланг, шею. Замедлив шаг, девушка осторожно приблизилась.
– Брось, – приказала она ровным голосом. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем он поднял голову, все еще продолжая удерживать птицу. Взгляд у него был совершенно осоловелый. «Задержка на команды», – машинально отметила Абель. Она повторила приказ. В этот раз пес послушался и медленно положил затихшего гуся на землю. Если спустить такой проступок сейчас, дальше она уже ничего не сможет сделать. В руке Абель все еще держала поводок – грубую плетеную ленту с ручкой-петлей на конце. Она резко размахнулась и что есть мочи ударила по морде концом поводка.
Раздался мокрый звук, словно лопнул гигантский спелый помидор. Секунда, и четыре лапы уперлись в землю, широкая шея напряжена, из пасти раздался угрожающий рык.
«Не принял позу подчинения», – отметила Абель и неодобрительно качнула головой. Она отбросила ногой мертвую птицу и шагнула вперед, выставив левую руку. Замахнулась и снова ударила, теперь уже целилась в нос. В этот раз сработало. Додж присел на задние лапы, бухнув тяжелый зад в пыль, его упрямые глаза смотрели куда-то позади Абель.
– Так-то лучше, – спокойно сказала она и, подойдя, пристегнула его на ремешок. Она отвела пса в вольер, к высокой двуглавой кормушке с мисками, наполненными едой и водой. Сделав шаг ближе, она услышала, как прекратилось чавканье и раздалось зловещее рычание.
– Ты не безнадежен, – удовлетворенно проговорила она. – Рефлексы в порядке.
Выйдя из вольера, она закрыла его на замок и дождалась, пока пес закончит трапезу.
– Ты будешь жить здесь. А это, – она махнула рукой назад, – твоя территория. У тебя было десять месяцев, чтобы воспитать характер, но ты не справился, а твои хозяева ни на что не годятся. Скоро тебе стукнет год, потом с тобой уже никто не совладает. Завтра мы начнем заниматься.
Абель запланировала ежедневные прогулки по лесу. В семь утра, когда жаркое солнце еще не до конца проснулось, она подходила к вольеру и пристегивала Доджа на длинный поводок, не обращая внимания на то, что он выгибается, огрызается и рвется, словно его вели на убой. Она почти тащила пса за пределы дома, по дороге, а потом и по тропинке в прохладный, пахнущий хвоей и черноземом лес. Там Абель не торопясь шла, позволяя псу убегать на всю длину поводка, и одергивала его, когда он прыгал далеко вперед.
Собаки, которыми никто не занимался, обычно довольно легко поддаются дрессировке. Изголодавшись по контролю, они с охотой отдавали себя в уверенные руки дрессировщиков. Но Додж был совершенно другой. Кровь диких предков текла по его венам, и необходимость выполнять команды только подчеркивала его независимость. Ведь со дня его появления пес ни разу не посмотрел ей в глаза, не желая образовывать с ней глубокую связь. Додж мог осмотреть ее, выполняя команды, что и делал, но – целиком, не выделяя лица или глаз и не следя за ее мимикой. Его стеклянный, отрешенный, не по-собачьи чуждый взгляд был всегда с ним. Сгущающимся вечером, когда заканчивались занятия, Абель пила кофе, прислонившись к стене вольера. Она пристально следила, как крупные челюсти перемалывают еду, как булькает прожорливый наполняющийся живот. И когда Додж, насытившись, бросал свое тело на пол и шумно вздыхал, она садилась на корточки.
– О чем же ты думаешь? – тихо спрашивала она.
Но его грузная, белеющая в недрах вольера голова была повернута в черноту подступающей ночи.