Несмотря на бессонную ночь, Наоми проснулась на рассвете. Она привыкла вставать рано в последние недели — в поместье следовало многое успеть сделать. Служанки, которых она оставила, не справлялись в одиночку, и ей приходилось им помогать.
Она подошла к окну и шире раскрыла деревянные ставни, впустив в комнату прохладный утренний воздух. Рассвет уже раскрасил небо яркими цветами: вблизи оно казалось огненно-оранжевым, а вдалеке у горизонта — насыщенно розовым.
«Кровавым», — пришло в голову неуместное сравнение, и Наоми разозлилась на саму себя. Наскоро ополоснув лицо и убрав в прическу волосы, она надела простое ежедневное кимоно, с которым могла справиться даже в одиночку, и вышла из комнаты.
В помещении для приготовления пищи служанки уже зажгли очаг и поместили над ним греться воду в котелках, когда Наоми присоединилась к ним.
— Кенджи-сама уже встал, госпожа, — сказали ей. — Ему в спальню отнесли чай.
Она мимолетно нахмурилась, закусив губу, и принялась пересыпать рис, чтобы понять, сколько его осталось. По ее расчетам они еще вчера превысили объем, который обычно Наоми выделяла на неделю.
— Отправьте кого-нибудь в хранилище, — приказала она, подавив вздох. — Нам понадобится еще рис.
Убедившись, что служанки справятся с завтраком, и он будет подан вовремя, Наоми вышла из комнаты через заднюю дверь и оказалась в помещении, в котором обычно проводила большую часть своего дня.
Поджидавшая там Мисаки встала при ее появлении, держа в руках ступку для растирания трав. Она уже успела зажечь огонь под котлами, в которых они кипятили повязки для воинов. Накануне Кенджи-сама сказал, что им понадобится больше бинтов, чем обычно, и велел подготовить травы для целебных отваров.
Вдвоем с Мисаки они натаскали воды и наполнили котлы, а также бочку, в которой замачивали повязки перед кипячением. Иначе с них не вымывалась кровь. Впрочем, разводы от нее все равно оставались на повязках, глубоко впитавшись в ткань.
Пока Мисаки помешивала бамбуковой палкой воду и бинты в котлах, Наоми развешивала и раскладывала бесконечные отрезы, чтобы те успели просохнуть на прохладном весеннем солнце. Ее руки, как и всякий раз, отзывались на монотонные, привычные движения тупой болью, но Наоми давно перестала обращать на это внимание.
Покончив с этим, она прошла к котлу, в котором замачивались повязки, и щедро добавила туда мыльного корня, взбив палкой пену. Вода в нем уже приобрела розоватый цвет, и значит, вскоре им с Мисаки придется вылить ее и натаскать новой. Иногда они проделывали это по нескольку раз, прежде чем им удавалось хоть как-то вывести с ткани въевшуюся и засохшую кровь.
Наоми смахнула со лба волосы, выбившиеся из ее некогда аккуратной прически, и приложила руки к горящим щекам. Ее лицо раскраснелось от горячего пара, клубившегося вокруг котелков.
— Я принесу еще мыльного корня, — сказала она, обнаружив, что они истратили почти весь мешочек.
Именно в таком виде — встрепанную, запыхавшуюся, надышавшуюся горячим воздухом — ее встретили на дорожках сада Кенджи-сама и Акико-сан, когда Наоми спешила с мыльным корнем из кладовых обратно к Мисаки.
— Доброе утро, — она поклонилась им, лихорадочно думая, что сделать первым: пригладить волосы, смахнуть выступившую на лбу испарину, расправить помятое кимоно, спрятать за спину натруженные за утро руки?.. — Завтрак скоро подадут.
Во взгляде Кенджи-самы сквозило почти ощутимое неодобрение. Акико-сан смотрела на нее с вопросительным недоумением.
— Прошу прощения, мне нужно кое-что закончить, — пробормотала Наоми, рассматривая землю у себя под ногами, и сбежала от них прежде, чем ее успели окликнуть.
У себя в спальне она тщательно вымыла и напудрила лицо, заново собрала волосы в высокий пучок и сменила кимоно на более подобающее ее статусу хозяйки поместья. Еще бы она себя таковой ощущала…
Переодеваясь, она неосознанно накрыла ладонями живот. Наоми показалось, что он чуть-чуть вырос, и она улыбнулась. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы ребенок уже родился, и она могла взять его на руки. Прижать к груди.
Кенджи-сама уже сидел за столом в комнате для трапез, когда она вошла туда. Он встретил ее пристальным, внимательным взглядом, так сильно напомнившим ей взгляд Такеши.
— Почему ты занимаешься всем сама? — прямо спросил он, стоило Наоми опуститься на татами напротив него. — Ты должна себя беречь.
— Я отпустила почти всех слуг, — она постаралась как можно беззаботнее пожать плечами. — В деревнях осталось мало мужчин, там сейчас важна каждая пара рук.
Кажется, ее напускное веселье Кенджи-саму ничуть не убедило. Он переплел пальцы, поставив локти на край стола, и нахмурился.