Он вдохнул полной грудью прохладный воздух и на мгновенье задержал дыхание.
— Такеши-сан?
Он вздрогнул и сцепил покрепче зубы, досадуя на себя. Он никогда уже не будет прежним.
Такеши повернулся и отошел от деревянных поручней, на которые опирался.
— Мусасибо-сама, — ответил он и склонил голову перед невысоким, обритым наголо стариком. Несмотря на холодное утро тот стоял на земле босиком.
— Идем.
Такеши прошел вслед за ним, поправив на плечах короткую темную куртку. Он опустился на колени перед низким столиком и придвинул к себе пиалу риса. Мусасибо-сама напротив него сделал то же самое.
Старик окинул его цепким, колючим взглядом и взял в руки палочки. Такеши уже давно позабыл, каково это — дожидаться, пока кто-то старший начнет трапезу.
Мусасибо-сама был ямабуси. Старик нашел его, когда Минамото уже несколько дней бродил в лесу. Он ослаб, оголодал и замерз, и не смог бы оказать сопротивления, натолкнись на него кто-то из Тайра.
Но ему встретился Мусасибо-сама, который искал редкую целительную ягоду. Он жил в крохотном минка на одной из вершин перевала Курикара на земле Тайра, но не подчинялся ни одному клану. Со временем Такеши узнал о его учениках — старик не пускал их в свой дом, и те были вынуждены ночевать в наспех сколоченных лачугах и каждый день восходить к старику для занятий.
Мусасибо-сама дотащил его до своего минка и выходил. Старик врачевал его тело, но больше — душу.
В крохотном и тесном домике, продуваемом ветрами днем и ночью, на старых потрепанных циновках Такеши пытался обрести покой. Три дня блужданий по лесу дались ему непросто. Он провел месяцы в плену, но уже к исходу второй ночи на свободе был уверен, что умрет именно там. Не в грязной камере с затхлым воздухом, а окруженный опавшей листвой и опьяняющей лесной свежестью.
Каждую минуту ему мерещилась погоня, малейший хруст ветки казался шумом чьих-то шагов, а стволы деревьев в темноте напоминали солдат Тайра.
— Один из моих учеников даст тебе на равнине лошадь, — Мусасибо-сама отложил в сторону палочки и пригубил чая. — Он будет ждать тебя после рассвета.
Такеши взглянул на старика и коротко кивнул.
Он вспомнил, как очнулся в этой же комнате. Очнулся и испугался. Оттолкнул от себя старика, сбросил с себя повязки, разбил миску с целебной мазью. Выскочил на улицу и остолбенел, когда увидел перед собой раскинувшийся перевал Курикара с заснеженными вершинами. И солнце ослепительно било ему в глаза, и голова закружилась от свежего воздуха, и руки задрожали от холода.
Мусасибо-сама, неслышно подойдя, ударил его по затылку, и в следующий раз Такеши пришел в себя уже глубокой ночью.
— Разобьешь еще одну миску — я тебя свяжу, — у старика был низкий, хриплый голос.
— Где я? — Минамото прищурился, вглядываясь тому в лицо: глубокие морщины на лбу, гладкие, начисто выбритые щеки, серые, холодные глаза.
— В моем доме.
— Я сбежал от Тайра, — долгую минуту Такеши колебался — говорить или нет. Раньше он не раздумывал бы ни секунды — конечно, говорить! Но плен изменил его.
— Я знаю, Такеши-сан, — старик усмехнулся и развеял оставшиеся сомнения Минамото. — Пей. Ты должен спать, — Мусасибо-сама поднес к нему чашку с настоем, и Такеши уловил горький запах сушеных трав.
Он также понял, кем являлся старик. Ямабуси. Горные отшельники, мудрецы, скрывающиеся в горах монахи — в Японии у них было множество имен. Лекари, волхвы, монахи-воины. Мужчины, что скрывались в горных убежищах, проводя дни в молитвах и в изучении боевых искусств. Уважение к ним было столь велико, что ямабуси позволяли сохранять нейтралитет в войнах. Их не преследовали за выбор той или иной стороны, их минка не сжигали, их учеников не подвергали гонениям.
Ямабуси редко участвовали в битвах даймё, еще реже они становились для кого-то духовными учителями.
— Ты изживешь свой страх, — произнес вдруг старик. Его взгляд буквально пригвождал Такеши к месту. — Если перестанешь от него бежать.
Минамото дернул головой. Быть может, Мусасибо-сама был все же слишком стар. И его слова не всегда звучали разумно. Не может же он действительно советовать Такеши выставить свои чувства наружу? Показать всем свой страх.
— Ты глупый мальчишка, — сухо отметил старик. — Перестать бежать не значит показать. Перестать бежать значит сознаться себе, что ты боишься, Такеши-сан. Впервые за долгое время ты боишься.
Мужчина прикрыл на секунду глаза. Каждый разговор с проницательным стариком сдирал с него кожу.
Страх — это слабость. А он не был слабым. Не был.