Она вскрикнула, и тоненькая струйка крови сбежала по ее бедру. Ей было больно, но не так сильно, как рассказывали женщины, и вовсе не хотелось плакать. Такеши навис над ней, опираясь на сжатые кулаки, нагнулся, тягуче сцеловывая с губ стоны и всхлипы, и шумно выдохнул сам, когда Наоми укусила его шею.
Она не чувствовала ни боли, ни наслаждения — было неудобно и непривычно, и только изредка внизу живота что-то наливалось в тугой комок. Она подалась вперед, прижимаясь к Минамото ближе, ногами обвила его торс. Ей нравилось и его рваное дыхание, и напряженное лицо, и тихие, сдавленные стоны. Он схватил ее за выбившиеся из пучка пряди, потянул назад, заставляя подставить шею под его быстрые поцелуи-укусы.
Наоми почувствовала, как начали сокращаться его мышцы в оргазме. Он зарычал, больно кусая ее плечо, до хруста прижимая к себе. Такеши дернулся вперед несколько раз, вскрикнул, давя в зародыше громкий, рвущийся наружу стон, выгнул спину, откидывая назад голову и закрывая глаза. А после рухнул на Наоми, впечатав в татами весом своего тела.
Несколько мгновений тишина в комнате прерывалась лишь его жадным, сбившимся дыханием. Глаза Наоми влажно блестели, и она чувствовала его семя, стекавшее по бедру. Ей было трудно дышать: Минамото давил прямо на грудь, и она обеспокоенно заерзала, пытаясь освободиться от тяжести.
Заметив это, Такеши скатился с нее и усмехнулся. Двигаться дальше ему было лениво. Он скосил глаза на Наоми, напряженно изучавшую потолок. Девчонка оказалась не так плоха, как подумалось ему вначале. В ней была искра — он верно разглядел тогда, на приеме у Императора. Искра и стержень. Он заметил, как она сощурилась и растянула губы в узкую полосу. Такеши с легкостью мог угадать, о чем она думала. И убедился в своей правоте, когда услышал вопрос:
— Что будет дальше?
— Поедем в поместье, — на выдохе ответил он и, поднявшись, потянулся до хруста в суставах.
Он взял с татами порядком измятое кимоно и накинул на плечи — в чайном домике стало вдруг очень холодно. Краем глаза он наблюдал за Наоми: та неловко попыталась сесть и зашипела, почувствовав, как саднило между ног. Она обхватила ладонями плечи и зябко поежилась, оглядывая комнату.
Такеши взял ее изорванное фурисоде и подошел к ней, присев на одно колено. Наоми следила за каждым его движением взволнованным, воспаленным взглядом. Верно, ждала чего-то.
Что позволит ей жить. Что даст ей надежду. Что спасет ее честь.
Минамото очень не понравился этот взгляд. Он сам набросил кимоно ей на плечи и молниеносным движением нажал на точку чуть пониже шеи. Наоми не успела даже вскрикнуть, без чувств свалившись ему на руки. Он опустил ее на татами, укрыв прохладным шелком, и, посмеиваясь, вытащил из прически два сен-бона*.
— Неужели думала, я действительно приму их за шпильки?
Такеши внимательно осмотрел комнату на предметы, которыми Наоми сможет нанести себе вред, как очнется — он не сомневался, что она попробует. Забрав с собой сен-боны и найденный ножичек, он вышел в сад.
Вечерняя прохлада приятно бодрила, остужала разгоряченное тело. Под стрекот сверчков и цикад Такеши дошел до ворот, где ждали его люди. Если кого-то из солдат удивило его появление, то вслух об этом заикнуться никто не посмел.
— Кацуо, Масато, — он выделил двоих, и те шагнули вперед. — Ступайте к чайному домику в глубине сада. Там Наоми-сан. Она пока… спит. Дождетесь ее пробуждения и проводите до главного дома. Проследите, чтобы она ничего с собой не сделала.
— Да, Такеши-сама, — одновременно ответили мужчины и, поклонившись, скрылись в темноте сада.
Минамото оглядел оставшихся солдат:
— Мы уедем ночью.
Он не спешил возвращаться в дом главы клана и брел по саду, наслаждаясь вечерней тишиной. Гравий шуршал под его шагами, и где-то вдалеке у искусственного пруда кричала ночная птица. Такеши кривился, представляя, как встретится скоро с Такао и скажет ему, что сразу же заберет Наоми в поместье.
Он не терпел многих традиций древности и, верно, отказался бы от проведения традиционного свадебного обряда, даже если они не задумали бы это с отцом. Как наследник клана Минамото и его глава во время отъездов Кенджи, он бывал на торжествах во многих знатных кланах и каждый раз прикладывал усилия, чтобы остаться, чтобы не выразить открыто свое пренебрежение.
У нынешней знати не было ни чести, ни достоинства. Потомки купцов, ремесленников, торговцев, купивших себе имя и положение при дворе звонкой монетой, а не выковавших его сталью меча, не обагривших кровью врагов, не отдавших жизнь — лишь бы не обесчестить его. Что они знали?.. Верили в своих глупых Богов, соблюдали традиции, придуманные такими же ничтожными, как и они.