Она фыркнула и улыбнулась, с трудом сдержав смех. Ответ мужа ничуть не удовлетворил ее любопытство, а только раззадорил. Но расспрашивать дальше Наоми не стала. Судя по реакции Такеши, еще ничего не решено, а в хитросплетения переговоров он ее посвящать не намерен — не зря подчеркнул, что между ними (Наоми подозревала, между Минамото, Татибана, Фудзивара и Асакура) существует договоренность молчать.
Она мало знала и, в чем признавалась сама себе, откровенно мало понимала в том, что представляет из себя сёгунат, но была уверена, что быть сёгуном — крайне почетно. Это большая власть и большое уважение. И тем удивительнее для нее были столь категоричные слова Такеши.
— Разве быть сёгуном — не почетно?
— Крайне почетно, — только и сказал Минамото.
Больше Наоми его не расспрашивала.
Глава 45. Сёгунат
На следующий день состоялась свадебная церемония Нарамаро и Акико. Она запомнилась всем чрезвычайной торжественностью, и до конца того года только и обсуждали, что три дня празднеств в поместье Татибана.
Хиаши-сама не поскупился, выдавая дочку замуж. Ее свадебные одежды — отрезы тончайшего шелка, расшитого вручную золотыми и серебряными нитями, длинные ленты из невесомой, прозрачной ткани; ее свадебные украшения — заколки, булавки и гребни в волосах — все было подарено отцом. Акико-сан за три дня, что пировали в поместье, сменила одиннадцать кимоно, и каждое было единственным в своем роде и не похожим на предыдущие.
Гостей на церемонии увеселяли пением и музыкой женщины, некогда игравшие перед самим Императором. Хиаши-сама пригласил также для чтения хокку поэтов, произведениями которых восхищались все образованные люди того времени.
В глазах Наоми это торжество затмило те несколько приемов во дворце Императора, на которых ей случилось побывать. Она лишь надеялась, что у нее получается поменьше глядеть по сторонам с неподдельным изумлением во взгляде да сохранять отстраненное-вежливое выражение лица.
Как и на любом другом торжестве, кто-то перепил саке, кто-то ввязался в постыдную драку, кто-то обронил несколько резких, оскорбительных слов, кто-то украл со столов изящные чашки, кто-то начал перепалку, кто-то наступил и порвал подол женского кимоно.
Так случалось всегда, когда собирались вместе люди многих сортов и сословий, имевших различное воспитание и происхождение. Наоми все было дико и непривычно, и она, бывало, отшатывалась в сторону от переборщивших саке весельчаков, идя по коридорам поместья.
В те три дня особенно сильно ощущалась незримая стена, отделявшая глав и наследников великих кланов от прочих гостей. Такеши, равно как и Дайго-сама, и Хиаши-сама, и даже Нарамаро-сан, присутствовал на торжествах лишь в первый день. В остальные два Наоми почти его не видела — он возвращался в спальню ближе к ночи, с уставшим лицом, словно он провел весь день в сражении.
Она подозревала, что именно так и было. Просто сражался он не катаной.
Они торопились договориться — праздничные торжества подходили к концу, и гостям пора было разъезжаться. Не следовало проводить столь много времени вдали от родовых поместий, пока в стране все еще царило смятение.
Наоми особенно торопилась домой, к дочери. Она с удовольствием уехала бы после первого дня, но не смела оставить Такеши.
Ее угнетала не только тоска по Хоши. Дружба с Акико-сан была безвозвратно, навечно утеряна. Бывшая Фудзивара, ныне Татибана не смогла простить ей разлуку с Томоэ, хотя вовсе не Наоми была в том виновата.
Но Акико-сан винила ее, и Наоми не находила в себе сил ее за то осуждать. Лишь надеялась, что боль от разлуки с племянницей, единственной дочерью горячо любимого и мертвого брата несколько притупится, когда у Акико-сан родятся собственные дети. И тогда, кто знает, они смогут говорить друг с другом без ледяного холода, без надменно поджатых губ, без ненавистных, тяжелых пауз, от которых внутри все обрывалось?..
Однажды ночью Такеши сказал:
— Прикажи слугам собираться. Завтра я подпишу соглашение о союзе с Асакура, и мы уедем.
Наоми встрепенулась и села на футоне, глядя на мужа широко распахнутыми глазами. К тому дню в поместье остались лишь представители четырех великих кланов.
— Вы обо всем договорились? — спросила она напряженным шепотом.
Ее длинные волосы спутанными прядями стелились по ее правому плечу, кончиками щекоча грудь. В ночной темноте ее молочно-белая кожа и светлый хададзюбан выделялись ярким пятном, светясь изнутри мягким, серебристым светом.