Второй раз Наоми замерла у спальни Хоши. Она бесшумно раздвинула дверные створки и тихо-тихо стояла, вслушиваясь в дыхание своей спящей дочери. Не решившись войти из-за боязни разбудить дочь, Наоми спустя некоторое время притворила двери и зашагала прочь по коридору.
Вскоре тишина и уют ночного поместья развеялись, когда Наоми заметила слабые отблески света, и услышала посторонние шорохи, доносившиеся из спальни Такеши. Их спальни, если говорить честно. Но она не ночевала в ней уже несколько недель и привыкла отделять себя от Такеши, противопоставлять свои вещи и его.
Она колебалась, но прежде, чем успела хорошенько подумать, прежде, чем осознала, что творит, Наоми резко остановилась и вошла. В разделенной ширмой комнате слабо горели масляные лампы, и их огонь приминался от любого, даже самого легкого дуновения воздуха. Длинные тени плясали по расшитой цветами ткани ширмы, а когда Наоми опустила взгляд, то увидела на татами капли крови.
Такеши поднялся с колен и вышел из-за ширмы ей навстречу. Он заметил — почувствовал — ее присутствие, еще когда Наоми стояла у закрытых дверей и раздумывала над тем, стоит ли ей входить. Он был без верхней куртки — на груди видны все шрамы, еще более уродливые, чем обычно, из-за игры света и тени. Правая рука в крови, испачкана почти по локоть, и кровь стекала по пальцам вниз, пачкая татами. Культя левой также измазана засохшими алыми пятнами.
Рассмотрев пятна на татами, Наоми подняла на мужа спокойный взгляд. Она слишком давно была замужем, чтобы удивляться или, того хуже, пугаться крови Такеши. Но в тот момент все же испытывала некое замешательство — стояла глубокая ночь, и ее муж не отлучался из поместья, и где же он мог поранить руку в столь поздний час?
Такеши же был удивлен гораздо сильнее. Он не ожидал увидеть Наоми здесь. Он никого не ожидал увидеть посреди ночи в спальне, когда он боролся с последствиями вспышки гнева. Он очень хорошо помнил ее утреннюю истерику и потому сейчас смотрел на жену с едва уловимым опасением. Такеши надеялся, что она пришла к нему ночью не для того, чтобы вновь обвинять во всем, что происходило в последние годы.
Только не сегодня.
Только не теперь, когда он осознал, что действительно во всем виноват.
И он не мог смотреть ей в глаза, он понял это лишь сейчас. Его взгляд скользил по ее утомленному лицу и одежде, по распущенным волосам, но всячески избегал глаз.
— Что случилось? — Наоми шагнула вперед и покачнулась, но не остановилась из чистого упрямства. Вытянув руку, она указала на его окровавленную кисть.
Чувствуя себя мальчишкой, Такеши боролся с желанием спрятать ладонь за спину и ответить, что не случилось ничего.
А что ему еще оставалось сказать?
Тебя травили все годы, что ты жила в моем поместье, под моей защитой, и я узнал об этом лишь сегодня благодаря Рю-саме. Ты теряла детей, потому что тебя травили, и это продолжилось бы до твоей смерти, не вмешайся Рю-сама. Я не знаю, кто тебя травил, но этот человек уже долгие годы живет в моем поместье, и я это упустил. Все годы, когда ты ненавидела меня и себя, когда ты страдала, когда терпела шепотки за спиной, презрение, жалость — все они из-за моего попустительства. А узнав об этом, я раздавил в руке чашку.
Он никогда не расскажет ей правды, понял Такеши в ту ночь, смотря на свою жену и одновременно не смотря ей в глаза. Никогда не расскажет о том, что ее травили.
— У тебя и губы в крови, — заметила Наоми, ничуть не смущенная его молчанием. К нему она уже давно привыкла. Она нахмурилась скорее от растерянности, нежели от недовольства, когда взяла руку не сопротивлявшегося Такеши и увидела на ладони рваную рану, из краев которой торчали мелкие осколки.
— Ты разве не должна отдыхать? — невпопад отозвался Такеши.
— Кажется, я проснулась от голода.
Наоми захотелось хихикнуть. Не рассмеяться, не ухмыльнуться — именно хихикнуть, словно девчонка. Их нелепый, несвязный разговор напомнил ей разговоры между ними годы назад, когда они не знали друг друга и не знали, о чем могут друг с другом говорить. Когда нестройная беседа перемежалась несвязанными высказываниями на посторонние темы.
Тяжелое время. Но спустя годы Наоми ощущала тепло, вспоминая те недели. Хотя они и дались ей непросто. Но в поместье Минамото ей редко что-либо давалось «просто».