Последние два дня они едва разговаривали. А сегодня она впервые увидела мужа при дневном свете за все время, прошедшее с их прибытия в Эдо. Минамото появлялся в доме глубокой ночью, и потому они не встречались за трапезами. Не виделись они также ранним утром, поскольку Такеши уходил всегда раньше, чем она просыпалась.
Но она знала, что так и будет. Он объяснил ей все, пока они ехали в Эдо. И потому Наоми не обижалась и не расстраивалась; она была готова. Лишь волновалась, предчувствуя неминуемую беду. Что-то висело в воздухе, которым она дышала. Напряжение и металлический привкус опасности. Что-то проскальзывало в лицах слуг и самураев, которых Такеши привез в собой из родового поместья в Эдо.
Что-то во взгляде мужа, в его нахмуренной переносице, сведенных бровях. В его бессонных ночах, когда он лежал подле нее на футоне и бесконечно смотрел в потолок, не в силах закрыть глаза и отдохнуть.
Внутренности скручивались в тугой клубок, стоило ей лишь подумать о грядущем приеме по дворце Императора. Что-то было не так. Шло не так. Об этом она боялась спрашивать Такеши и потому молчала.
Здесь, в гостевом доме и в полном одиночестве Наоми затосковала по родовому поместью клана. Там у нее не было времени переживать и волноваться, ведь каждый день начинался с большого количества дел, которые следовало выполнить. Быть может, она просто обманывала себя сейчас, потому как хотела вернуть ощущение безопасности и покоя, которые были с ней некоторое время, пока они жили в родовом поместье.
— Нам нужно поговорить, — ровным голосом сказал Такеши, когда за служанками закрылись двери.
Наоми слегка повернула голову. Глупо, но ей показалось, что он изменился. Что-то новое появилось во взгляде, в выражении лица. Принятие? Уверенность?
Такеши смотрел на нее совершенно спокойно, отметив только почти сошедшие с плеч синяки.
— О чем? — она не могла не улыбнуться, подумав, как, верно, смешно она смотрится в тонком хададзюбане подле Минамото в черном, глухом кимоно.
Он помассировал переносицу.
— О правде.
В его голосе не проскользнула ни единая эмоция, но Наоми что-то неприятно царапнуло изнутри. Ей показалось, Такеши говорил… с тоской?
— Я нигде не могу найти отца. Слуги сказали, что здесь он был четыре дня назад. У Императора его также не видели.
Наоми охнула, прижав ладони ко рту. Она думала, что Кенджи-сама все время проводит во дворце, и потому не удивлялась его отсутствию во время трапез.
Такеши обжег ее пронзительным взглядом и скрестил руки на груди.
Это была тоска, теперь Наоми могла утверждать с уверенностью. Тоска и горечь.
— Это дурная весть, — он громко хрустнул кулаками. — Прием может закончиться не так, как мы ожидаем.
— А как? — она подалась вперед, посмотрела на него — настойчиво и требовательно.
Выходит, предчувствия ее не обманули. Она ничего себе не придумывала, когда думала, что даже воздух пахнет грозой. Пахнет как перед сильнейшим штормом, и вокруг царит липкая, всепоглощающая тишина.
— Правды должно быть в меру, — Такеши скривил губы. — Я сказал это, чтобы ты была готова ко всему.
Он постоял еще немного, вглядываясь в Наоми — жадно и будто бы нетерпеливо. А после развернулся, и его плечи были столь расправлены, а спина — выпрямлена, что у Наоми внутри все оборвалось.
— Такеши! — не помня себя позвала она и подбежала к нему, остановив у дверей.
Ее сердце стучало оглушительно громко, грозя вот-вот выпрыгнуть из груди. Она вцепилась ему в плечо, уверенная, что не сможет отпустить, даже если он одернет ее сейчас.
Но Такеши, измученный тягостными мыслями об отце и бессонными ночами, не одернул. Кривовато усмехнулся и накрыл ее руки ладонью, слегка сжав.
— А мы можем не пойти? — сбивчивым шепотом спросила Наоми, осознавая, каким будет ответ.
Минамото промолчал.
Вспомнил высохшие на ее щеках слезы, потерянный, раненный взгляд, одинокий силуэт в стороне ото всех.
Подумал, что теперь все это — вовсе неважно.
Подумал, что к моменту, когда вновь взойдет солнце, его жизнь может оборваться.
Подумал — и мягко поцеловал Наоми, придержав за подбородок двумя пальцами.
К его удивлению, она отстранилась первой. С невнятным всхлипом прикоснулась к губам, ощутив оставленную на них горечь, и с ужасом взглянула на Такеши.
Она знала, что он сделал.
Попрощался.
Наоми в одиночестве закончила свою прическу, пытаясь примириться с образовавшейся в груди пустотой. Ноющей. Зияющей.
Нанесла на лицо светлую пудру, которая не могла скрыть поселившегося в ее глазах отчаяния.