Почувствовала себя частью семьи.
Как никогда не чувствовала в клане Токугава.
Отчаявшись заснуть, Наоми в раздражении откинула простынь и встала. Она надела поверх хададзюбана халат и выскользнула за дверь, едва слышно ступая босыми ногами по татами.
Поместье не спало. С улицы доносились звуки стихийно разбитого лагеря и голоса солдат. Идя по коридору, Наоми слышала шаги за закрытыми дверями спален, в которых проводили ночь Нарамаро-сан и Фухито-сан.
А свернув в комнату для трапезы, она увидела главу клана Минамото. Напротив него на столе была одинокая чашка чая.
Наоми тотчас отшатнулась за дверь, но мужчина уже заметил ее, подняв тяжелый взгляд.
— Простите, Кенджи-сама, — шепнула она, нервно одернув халат, — я помешала вам.
Помедлив, он качнул головой.
— Проходи, Наоми.
Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Она села на пятки перед столом и тщательно проследила, чтобы полы халата прикрыли колени.
Неровный, исходящий от тонкого фитиля свет оставлял на лице Кенджи-самы грубую тень, отчего его морщины казались глубже.
Наоми почувствовала его изучающий взгляд, и на ее бледных щеках вспыхнули пятна румянца.
— Утром Нарамаро-сан увезет тебя в поместье, — после некоторого молчания сказал Кенджи-сама. Он поднялся — удивительно плавно для своего избитого состояния — и вышел из комнаты, оставив Наоми в растерянности и недоумении.
Но мужчина вернулся прежде, чем она успела обвинить себя в его уходе. Кенджи-сама нес в здоровой левой руке маленький чайник с надетой поверх чашкой.
Наоми подорвалась ему помочь, в достаточной степени уязвленная и смущенная — чай ведь был ее обязанностью! Но Кенджи-сама качнул головой, опустился за стол, не уронив своей ноши, и разлил по их чашкам чай, подвинув одну Наоми.
— А куда отправитесь вы? — спросила она.
— С Фухито-саном в их поместье. Возможно к тебе скоро присоединится Акико-сан.
Вздрогнув, Наоми подняла от чашки взгляд. Кенджи-сама очень внимательно на нее смотрел.
— Я отправлю с вами солдат.
— Кацуо-сан умер, — вдруг шепнула она сдавленным голосом. Она успела привыкнуть к малословному мужчине за то недолгое время, что он охранял ее.
— Я знаю, — ответил Кенджи-сама, мимолетно прикрыв глаза. — Он был хорошим воином. Но в поместье тебя будет охранять Яшамару.
Резкий, выразительный взгляд Наоми, послуживший ответом, заставил его приподнять брови. Он видел, как она замялась, как стиснула в замок сложенные на коленях ладони.
«Он ведь ничего не знает, — поняла вдруг Наоми. — Он не читал писем Такеши ни об отравлении, ни о похищении. Иначе Кенджи-сама не согласился бы с такой легкостью оставить со мной лишь Яшамару-сана».
— Наоми? — требовательно позвал глава клана. — Что ты скрываешь?
— Такеши… — его имя далось ей нелегко. — Он писал вам… обо всем… Я знала, но могу ли я сейчас рассказать вам?..
Ей показалось, взгляд Кенджи-самы слегка потеплел. Верно, ее нежелание идти против воли мужа пришлось ему по нраву.
— Говори, — спокойно сказал он.
— За время, что я провела в поместье, кое-что случилось, — сделав глубокий вдох, начала Наоми. — Меня пытались отравить… а после похитили.
— Что?
Она вздрогнула, узнав этот полушепот-полушипение. Так свою ярость всегда выражал ее муж.
— Я уже не читал этих писем, — тяжело уронил Кенджи-сама.
— Я так и поняла сейчас.
— Кто это сделал?
— Управляющий. Масахиро. Он оказался предателем.
Ничего не дрогнуло на лице Кенджи-сама. Лишь на щеках заиграли желваки. Некоторое время он молчал, примиряя себя с предательством, казалось бы, верного слуги, а потом произнес:
— Как Такеши это допустил?
— Его не было в поместье в ночь похищения.
— Там был Яшамару, — в голосе главы клана прозвучало понимание. — Потому ты и догадалась.
— Но потом он спас меня! Нашел, когда я пыталась сбежать, — поспешно и горячо произнесла Наоми, чтобы защитить Яшамару-сана, которого она вовсе не считала виноватым и которому вдоволь хватило наказания Такеши.
— Пыталась сбежать, — повторил Кенджи-сама, вновь окинув ее пристальным взглядом. — Пей чай, девочка.
Наоми послушно сделала глоток. Она видела, что глава клана Минамото напряженно что-то обдумывает, и потому решилась заговорить:
— Но ведь закончилось все хорошо.
Кенджи-сама ответил ей странной усмешкой — снисходительной и горькой одновременно. Наверное, ее наивность его позабавила.