— А что?
— Просто любопытно. Он ждал вас снаружи.
— Он всегда меня провожает после репетиций.
— Вы же с ним не встречаетесь?
— Нет, мы просто друзья.
— Хорошо. Смотреть противно, как хорошенькие арийки сходятся с евреями. Но вскоре это изменится.
Сердце моё колотилось так громко, что я боялась, как бы штурмбаннфюрер Райнхарт его не услышал. Я уже почему-то испытывала почти что физический страх перед этим человеком, но тем не менее я всё же попыталась отвлечь его от допроса, что он мне устроил.
— Скажите, герр Райнхарт, а вы часто ходите на балет? Так приятно знать, что наши бравые офицеры думают не только о войне, но и об искусстве.
Он молча смотрел на меня какое-то время, а затем наконец ответил:
— Мы ещё пока ни с кем не воюем, моя дорогая. И прошу вас, называйте меня Ульрих.
Никогда я ещё не видела столько военных в одном зале. Они были повсюду: оживлённо беседовали за столами, танцевали с их дамами, курили у бара, и все их чёрные формы делали праздник больше похожим на похороны. Кроме нескольких моих подруг из труппы, которые, как казалось, чувствовали себя как рыбы в воде, я совершенно никого там не знала. Еда была превосходной, но я слишком нервничала и была слишком уставшей, чтобы в полной мере ей насладиться.
Офицер Райнхарт переходил от одной группе людей к другой и не особо беспокоил меня тем вечером, за что я миллион раз вознесла молитву богу. Он, правда, возвращался ко мне время от времени, но только чтобы вновь наполнить шампанским мой бокал. Пару часов спустя, когда все уже были заметно пьяны, и я заметила пару моих подруг, сидящих на коленях у офицеров и что-то весело чирикающим им на ухо, я решила, что пора было идти домой. Когда я наконец нашла моего «кавалера» и спросила, где здесь можно было поймать такси, я с удивлением заметила, что он, в отличие от остальных, был совершенно трезв. Я поймала себя на мысли, а видела ли я вообще чтобы он пил этой ночью.
— Не говорите глупостей, моя дорогая. Я бы никогда не позволил девушке самой добираться до дома. Я вас отвезу.
Он быстро взял пальто из рук гардеробщика на выходе из ресторана, и мы вышли на улицу, ни с кем даже не попрощавшись.
— Разве ваши друзья не рассердятся, что вы их вот так бросили?
— Мои друзья завтра ничего ровным счётом не вспомнят.
Он помог мне сесть в машину и спросил мой адрес. Ещё одна причина, по которой я хотела взять такси: меньше всего мне хотелось, чтобы он знал, где я жила. И снова бесцеремонный эсэсовец не оставил мне никакого выбора. Он вёл себя на удивление учтиво на протяжении поездки, спрашивая меня о балете, семье и друзьях. Когда мы остановились у моего дома, он проводил меня до двери и сказал:
— Я прошу прощения, что не мог уделить вам должного внимания сегодня вечером, Аннализа. Позвольте мне загладить свою вину и пригласить вас на ужин, только мы двое на этот раз, никаких назойливых друзей, я обещаю. Вы же свободны в понедельник?
— Да…
— Прекрасно. Я заберу вас в шесть.
Он салютовал мне и уехал, ни разу не оглянувшись, оставив меня стоять у двери в новом шоке от его очередного «приказа». Неудивительно, что Ульрих Райнхарт был так молод и уже штурмбаннфюрер. Чего чего, а командовать он умел.
Как я впоследствии узнала во время нашего второго «свидания», Райнхарт свой командный тон использовал со всеми, и со мной в том числе. Похоже было, что власть, которую он получил благодаря его рангу и позиции в таком молодом возрасте, явно ударили ему в голову, потому что с ним совершенно невозможно было разговаривать.
— Свиные рёбрышки здесь просто отменные, лучшие во всём Берлине, вы должны их попробовать. — С этими словами он велел официанту принести две порции, не утрудившись спросить, чего я хотела. Я хотела было сказать, что не ем свинину, но быстро сообразила, что с ним это явно поднимет кучу ненужных вопросов, и промолчала. Пока Райнхарт говорил, а говорил он много и не давая мне вставить ни слова, постоянно возвращаясь к своей любимой теме — депортации евреев, чьим руководством ему недавно проучили заняться, я умудрилась проглотить кусок свинины, изо всех сил борясь с отвращением. Но когда он, с завидным спокойствием начал вести сам с собой дискуссию на тему преимуществ одного вида казни над другой и приводить примеры из истории, я отодвинула тарелку и поняла, что аппетит ко мне вряд ли вернётся.
Каждая минута в его обществе тянулась как час, и мне всё труднее было побороть в себе нарастающее к нему отвращение, особенно после того, как он притянул меня слишком близко во время танца и начал говорить мне что-то про мои «сладкие губки» и спрашивать, а у всех ли балерин были такие же красивые ножки. Я резко его остановила, сообщив, что я такого рода разговоры не нахожу приличными, на что он только рассмеялся и сказал, что не боялся трудностей, чего бы это не значило.