Но не для Колетт, жизнерадостной и верящей в невозможное, сохранившей эту веру благодаря мадам Ромей.
– Твоя тетя столь любезна, что поможет нам сшить тебе новые платья, – продолжала между тем матушка. – Те, в которых ты выходила на прошлогодние балы в Ла-Рошели, никуда не годятся. Королевский двор Наварры – не то место, где мы можем показаться оборванками.
– Мы не оборванки, матушка! – вспыхнула Колетт.
– Молчи! Не смей меня перебивать! – прикрикнула Элеонора. – Мы беднее церковных мышей, и только лишь немыслимая удача и Господня помощь… – она умолкла, не договорив: и так все было ясно. Слова эти Колетт уже слышала не раз и не два. – Мы едем в Беарн и остановимся в доме твоего дяди, да хранит его Бог. Ты подготовишься к выходу в свет, а Жан-Луи постарается сговориться о твоем браке. Ступай, Колетт, и прикажи собирать вещи.
Колетт немедля встала из-за стола и поспешно вышла из столовой, надеясь, что матушка не заметила улыбки. Если выбор постылого супруга представлялся девушке делом скучным, то сама поездка радовала. Это означало одно: Колетт снова увидит Ноэля!
Глава 2
В Наварре стояла сухая яркая зима; если Ла-Рошель, рядом с которой располагались владения Сен-Илеров, затопляли приходящие с моря дожди, то центральная область Наваррского королевства, Беарн, была залита солнечными лучами. Близость Испании ощущалась здесь повсюду – в нарядах простолюдинов, в фасадах домов, в мужских взглядах. Колетт приезжала в Беарн ранее только однажды, по приглашению дяди, и ей тогда едва исполнилось восемь лет. А потому она смутно помнила, что де Котены владеют большим домом на широкой шумной улице По, главного беарнского города, что в столовой там висят картины с изображениями фруктов (особенно запомнился восьмилетней девочке крупный виноград) и что у тетушки Матильды есть несколько собачек, похожих на муфты.
Испанское влияние виделось здесь легко, ибо то, что Изабелла и Фердинанд несколько десятков лет назад не присоединили к своему королевству и Верхнюю Наварру, казалось чудом. Многие говорили на кастельяно[4], многие – на эускади[5], но все же дворянство, связанное тесными узами с французским королевским двором, предпочитало изъясняться по-французски. И иногда – по-гасконски, который здесь выспренно именовали беарнским.
После морского воздуха Ла-Рошели терпкий горный аромат казался Колетт чарующим, полным загадок и обещаний. Солнце, выглядывавшее из-под облаков, собравшихся на горизонте, острыми лучами освещало город По, высвечивало башню королевского замка, ластилось, как кошка, к крышам домов. По казался Колетт настоящим легендарным селением, где каждодневно происходят чудеса и пылкие рыцари крадут возлюбленных прямо с увитых розами балконов.
Однако на розы сейчас рассчитывать не приходилось: стоял декабрь, и вблизи балконы были вовсе не так живописны, как представлялось издалека и (что греха таить!) в воображении. Карета проехала по улицам нынешней наваррской столицы и остановилась у высокого узкого дома, чей сумрачный фасад словно намекал: здесь живут протестанты, а значит, здесь в почете вера и скромность.
И, как всегда случается, выяснилось, что дом вовсе не так велик, как представлялось Колетт ранее; картины с фруктами все так же украшали столовую, но виноград не блестел больше призывно, соблазнительно, покрывшись налетом времени и крохотных трещин; а собачка у тетушки Матильды имеется лишь одна, старая, похожая на валик и страдающая подагрой.
К разочарованиям добавилось одно, самое существенное: Ноэль отсутствовал.
– А где же мой кузен? – полюбопытствовала Колетт, когда вся семья уселась за обеденный стол и католики свершили свои молитвы, а протестанты – свои. Это религиозное примирение было в их семье всегда – слишком держались родичи друг за друга, чтобы ссориться из-за вопросов веры.
– Ноэль остался в деревне, – объяснил дядюшка Жан-Луи. – Возможно, он приедет в По через несколько дней, однако я бы не стал на то рассчитывать. – И он со странной улыбкой переглянулся с тетушкой Матильдой.
– Ах, но что это значит? – Колетт была заинтригована.
– Наш сын влюблен, – проговорила тетушка. – Мы так полагаем. Эта наша соседка, мадемуазель Софи, совсем недавно из монастыря, где воспитывалась под строгим присмотром благочестивых монахинь… Возможно, вскоре Ноэль переговорит с нами о том, чтобы просить ее руки.
– И какой ответ вы дадите? – спросила Колетт несколько напряженно.
– Разве можно спрашивать об этом так прямо? – одернула ее матушка. – Устыдись!