Битву завершает мой ловкий пинок ногой в живот насильника. Мужик летит в кусты, я не разбирая дороги несусь куда-то в темноту.
Первое четкое видение — номер дома на стене. Здесь, во втором подъезде, живет Виктория.
Не оборачиваясь, бегу к подъезду и — о счастье! — вижу, кодированная дверь раскрыта. Пулей влетаю в подъезд, потом в том же темпе — на четвертый этаж и падаю на дверь под цифрой шестьдесят четыре.
Виктория открыла, едва я нажала на кнопку звонка.
— На меня напали, — вывожу губами и валюсь на стул в прихожей.
Подруга растерянно пялится на меня и достает из кармана коричневого пиджака платок.
— У тебя кровь за ухом, — произносит она и тянется к телефону. — Надо в милицию позвонить.
Воздух с сипением вырывается из обожженных страхом легких, я жестом останавливаю Вику и хриплю:
— Воды…
— Пойдем в гостиную, здесь неудобно, — говорит Виктория и помогает мне подняться.
По дивану гостиной я расползаюсь, словно грязная капля. Костюм из «Польской моды» весь в пыли, частично мусором облеплен. Пожалуй, я имею вид путаны, вернувшейся с субботника на пленэре.
Виктория приносит стакан с водой. Я беру его дрожащими руками, выпиваю залпом и захожусь в кашле. Вика рядом. Похлопывает по спине, и каждый ее шлепок выбивает из меня по слезинке. Еще чуть-чуть, и я зайдусь в истерике.
Платок куда-то пропал. Пошарив вокруг себя руками, я внезапно обращаю внимание на чудовищный бардак в комнате, служившей в Викиной квартире гостиной и профессорским кабинетом одновременно. Ящики письменного стола не просто выдвинуты, а выворочены на пол. Ковер покрыт ворохом разлетевшихся бумаг, тетрадей и брошюр. Вокруг секретера стопкой лежат папки с серенькими тесемками, одна из папок раскрыта.
И в центре этого разгрома в коричневом костюме и уличных туфлях стоит Виктория. Пока я боролась с насильником и бегала по кустам, профессорская жена, едва войдя в дом, не снимая обуви и делового костюма, обыскивала кабинет мужа. Бедная Вика искала деньги, сберегательную книжку или хоть что-то, подтверждающее слова Нинель.
Очень хочется спросить о результатах, но я прикусываю язык, и внимательно смотрю на подругу. Вика бледнее обычного, но абсолютно невозмутима.
— Надо звонить в милицию, — говорит она.
— Зачем? — тихо шепчу я и медленно поднимаюсь. — Его в тех кустах давно нет. Он даже не побежал меня догонять…
— Все равно, — настаивает Вика, — надо сообщить. Тебе повезло, а кто-то может и не убежать. Пусть приезжает наряд и ищет.
Уравновешенная, как система вселенского порядка, Виктория всегда права. Но когда на чашу мирового хаоса ложится вопрос Музы: «Ты где была так долго?!» — перевес идет в сторону темных сил. Сегодня маньяку повезло. Мне даже объясняться недосуг. Я направляюсь к зеркалу ванной комнаты с единственной фразой:
— Дома мне надо быть до двенадцати. Вызови, пожалуйста, такси.
— Сначала приведем тебя в порядок, — вздыхает Виктория.
За ухом продолжает кровоточить царапина. Вика приносит из аптечки пузырек с перекисью водорода и осторожно промывает ранку. Я стараюсь не смотреть на отражение своей подруги в зеркале. Виктория хмурится, строгие глаза недовольно прищурены, но она молчит, оставляя право выбора за мной.
— Вика, я завтра зайду в ваше отделение и оставлю заявление с подробным описанием напавшего гада, — даю я обещание, и сама в него не верю. Завтра, по планам Музы, мы моем окна.
— Сима, ложь, как раковая опухоль, — шепчет приятельница, — разрастается незаметно. И лечиться от нее надо вовремя.
— Тебе легко говорить, — морщусь я. — У тебя Тошик святой. А у меня свекровь Шехерезада.
— Басни твоей Музы — невинное развлечение, — кивает Виктория. — Но ты — взрослая женщина и ты сама виновата, что стала персонажем басни. Нельзя всю жизнь выкручиваться… выдумывать…
Под бормотание подруги я оглядываюсь на пыльный кейс, ищу глазами сумочку и… начинаю вопить:
— Вика! Сумка! Там Музина челюсть!
Басни баснями, но соловей ими сыт не будет. Беззубая Муза проглотит меня, не разжевывая.
Мы моментально забываем о проблемах нравственности и начинаем последовательно обшаривать прихожую, гостиную, ванную.
— Ты ко мне с сумкой прибежала? — спрашивает подруга.
— Не помнюу-у-у! — вою я и кенгуриными скачками ношусь по скромной профессорской квартире.
Вика на всякий случай ворошит бумаги на ковре, я поднимаю диванные подушки… Сумки нет.
— Я погибла, — причитаю я и, забыв о маньяке, рвусь на улицу.
— Подожди! — кричит Виктория. Она хватает газовый баллончик, кухонный нож, приносит из комнаты сына два сувенирных фонарика, и мы несемся на улицу.