Так вот почему он казался таким целеустремленным, когда проходил через калитку в мой сад. Его целью была я.
- Простите, я не должен был просить об этом, - говорит он.
Он быстро отступает. Уверена, что он гордый мужчина.
- Нет, нет, дело не в этом, - отвечаю я.
- Это было непорядочно с моей стороны.
- Я не имею ничего против того, что вы спросили. Правда.
Он отступает от меня еще на шаг - собирается ретироваться.
- Тогда желаю вам хорошего дня, Вивьен, - говорит он.
Сейчас он снова отстранен и ведет себя официально. Капитан разворачивается к калитке.
С трудом сглатываю.
- Я смогла бы... - говорю я тихим голосом. В горле стоит ком.
Он моментально оборачивается ко мне.
Я же не смотрю на него. Изучаю свои руки, линии на ладонях, черные полумесяцы земли под ногтями.
Делаю еще одну попытку.
- Я смогла бы, когда Милли с Бланш уснут. Но будет поздно. Часов в десять?
Чувствую на себе его полный теплоты взгляд.
- Благодарю, - говорит он.
Не осмеливаюсь посмотреть ему вслед.
Глава 32
Слышу тихий стук в дверь. Разрешаю капитану войти.
- Вивьен.
Мое имя он произносит медленно, как будто не желает его отпускать. Нас окружает тихая, спокойная обстановка сонного дома, где все уже спят.
Провожу его в гостиную. Капитан все рассматривает, и я внезапно смотрю на знакомую комнату его глазами. Теперь я вижу, что это полностью женская комната. Ситец с ландышами, кисти на шторах, георгины в белом кувшине. Сплошные драпировки и цветочки. Капитан же смотрится в этом месте слишком солидно, слишком по-мужски.
У него с собой блокнот для рисования, карандаши в кожаном чехле и бутылка бренди, которую он протягивает мне. На ней французская этикетка. Выглядит дорого.
- Это в качестве благодарности, - говорит он.
Кажется, прошло уже несколько лет с тех пор, как я отказывалась от шоколада, что он мне предлагал.
Из китайского серванта достаю два стакана для бренди. Единственные, которые не разбили в тот день, когда мы пытались уплыть. Ставлю стаканы на пианино. Капитан разливает бренди. Передав мне стакан, он чокается со мной; в тишине громко раздается ясный, уверенный звон стекла. Делаю глоток и чувствую, как внутри разливается тепло, и напряжение постепенно отпускает.
Капитан смотрит на мои книжные полки.
- У вас много книг, - говорит он.
- Да.
- И кому же принадлежат все эти книги? Вам или вашему супругу?
- Большинство мои. Юджин не очень любил читать. - Я использую прошедшее время, сама не знаю почему. - Многие я привезла из Лондона.
- Может, одолжите мне одну? - спрашивает он. - Попрактиковаться в английском.
Вот снова опять один из тех моментов, когда я гадаю, где же провести черту. Но как я могу ему отказать, когда сама же его и пригласила, чтобы нарисовать меня, чтобы выпить бренди?
- Какую хотите?
- А какая из них самая лучшая?
Я улыбаюсь:
- Это слишком сложный вопрос.
Он ждет.
Беру одну из своих самых любимых книг - томик стихов Джерарда Мэнли Хопкинса. Но это не очень разумный выбор для того, кто не является носителем английского языка. Поэт использует довольно эксцентричный и странный язык.
Книга открывается в том месте, где лежит закладка, я часто открывала ее именно на этой странице.
- Можно? - спрашивает он.
Протягиваю книгу капитану.
- Поправьте меня, если я что-то произнесу неверно, - просит он.
Потом начинает читать. Тихо, осторожно, слегка спотыкаясь на словах.
Он замолкает и смотрит на меня.
- Неужели можно писать таким слогом?
У него такой смущенный вид, который всегда заставляет меня смеяться.
- Типа того. Но это странный способ использовать это слово, - говорю я. Чувствую себя глупо из-за своего неуместного выбора. - Наверное, это не очень хороший выбор. Поэт довольно непростой.
- Нет, Вивьен, это хороший выбор.
Он возвращается к книге.
В воцарившемся молчании слова замирают, словно вода в ладошках. Она задерживается лишь на мгновение, прежде чем пролиться сквозь пальцы.
- Я все правильно прочитал? - спрашивает он.
- Да. Да, все правильно.
Но от его чтения в комнату прокралась печаль, чувство опустошения. Не знаю, откуда это чувство.
- Мне нравится это стихотворение. Оно прекрасно, - говорит капитан.
- Оно всегда было моим любимым, - отвечаю я мягким и обыденным голосом, пытаясь отогнать печаль. - Мы изучали его в школе.
- Сколько вам было, когда вы его изучали? Четырнадцать, пятнадцать?
- Да, где-то так.
Он улыбается, будто эта мысль доставляет ему удовольствие.
- Интересно, какой же вы были в четырнадцать? - произносит он.
Я не знаю, как ответить на этот вопрос.
- Такой же, как все, полагаю... - Я чувствую, что он заслуживает нечто большее, чем этот ответ. Что-то более конкретное. Потому что я точно помню, какой я была, я ненавидела свои четырнадцать. - Нет, это не так. Не такой, как все... Мне всегда выговаривали за то, что я таращусь в окно, витая в облаках. Что я невнимательна. Я была до ужаса застенчивой, немного неуклюжей, сплошные локти и коленки...
Его глаза смотря на меня с теплотой и заинтересованностью.
- Я всегда завидовала некоторым девочкам. Успешным. С отличной осанкой. Идеальным, - говорю я. - Всегда есть такие девочки, вы же знаете. У которых стрелка на чулках ровнее, чем у остальных, у которых идеально завиты волосы.
- Да, такие девочки есть всегда, - отвечает он, слегка пожимая плечами. Как будто точно знает, о каких таких девочках я говорю. Как будто они его никогда не интересовали. Я чувствую внезапный прилив счастья, который, как я знаю, испытывать не должна.
- Вы можете взять книгу на время, если хотите, - говорю я. - Чтобы потренировать свой английский.
- Спасибо. Спасибо вам больше.
Он перебирает страницы, потом возвращается к титульному листу. Я вижу, как он смотрит на то место, где я написала свое имя: «Вивьен Мэри Коллиер», потом «Коллиер» зачеркнуто и написано «де ла Маре». Он пробегает пальцем по надписи, словно ожидает почувствовать там другую текстуру, не такую, как на других страницах. Как будто мое имя сможет оставить отпечаток на его коже.
Он убирает книгу в карман куртки.
- Спасибо, Вивьен, - снова говорит он.
Чувствую в его взгляде напряженность. Отворачиваюсь.
- Куда вы хотите, чтобы я присела? - небрежно спрашиваю я.
Он показывает в сторону дивана. Внезапно смутившись, усаживаюсь на него, одергивая юбку и неуклюже пытаясь устроиться на сиденье и поставить ноги. Капитан садится в кресло напротив меня. Достает карандаш и кладет блокнот на колено.
- Куда мне смотреть? - спрашиваю я.
- Не могли бы вы повернуться слегка налево, - отвечает он.
Поворачиваюсь.
- Так?
- Да, так хорошо. Свет будет падать как раз на ваше лицо.
Сначала он пристально на меня смотрит, а потом начинает делать зарисовки. Капитан приподнимает карандаш, наклоняет его, работая над пропорциями моего лица. От его внимательного взгляда можно прийти в замешательство. Я рада, что не сижу лицом к нему и избавлена от необходимости смотреть ему в глаза.
- Насколько неподвижной я должна быть? Разговаривать-то можно? - спрашиваю я.
Он слегка улыбается.
- Да, немного можно, - говорит капитан.