Разглядываю фотографию, стараясь заново его запомнить. Гоню прочь мысли, стараясь не думать о том, что он стал таким далеким, стал человеком, с которым у меня мало общего.
О том, что делить постель с Юджином кажется предательством по отношению к Гюнтеру. Что мой настоящий муж - Гюнтер. Он тот, с кем мне суждено быть, а мой брак - нечто далекое и нереальное.
- Дорогой мой мальчик, - произносит Эвелин, глядя на фотографию.
- Это очень хорошее фото, - говорю я.
Я тщательно протираю ее, убирая с рамки все до единой частички пыли, как будто это сделает его образ четче.
Глава 42
Дни стали длиннее. По моему саду гуляет свежий весенний ветерок, обрывая лепестки, так что землю под деревьями замело белым. Я ухаживаю за огородом.
Окучиваю картошку. Втыкаю подпорки из орешника для гороха и стручковой фасоли и накрываю их сеткой, чтобы защитить от голубей. Собираю салат-латук и редис и сажаю капустную рассаду, которую вырастила из семян.
Я постоянно пропалываю овощи: весной сорняки растут очень быстро. Я начинаю разводить кур. Купила у Гарри Тостевина молоденьких курочек - «Род-айланд», с каштановыми перышками и хитрыми оранжевыми глазками. Джонни помог мне построить вольер в конце сада, там, где наш участок огибает Ле Винерс.
К своему удивлению обнаруживаю, что получаю настоящее удовольствие от куриц: мне нравятся звуки, которые они издают, когда шумят, переговариваются, беспокоятся; нравится собирать яйца, бледно-коричневые и хранящие тепло гнезда в моей ладони. Милли помогает мне с яйцами и дает курицам экстравагантные имена из своих книжек: Рапунцель, Золушка.
Энжи дает мне урок по приготовлению курицы, учит ощипывать и потрошить ее. Я знаю, что могу накормить свою семью, и это наполняет меня теплым чувством удовлетворения.
В мае мы слышим, что на Лондон совершен чудовищный авианалет, говорят, погибло больше трех тысяч человек. Я очень боюсь за Ирис и ее семью. Вспоминаю об ужасах бомбардировки Сент-Питер-Порта, и думаю о том, что там подобное происходит каждую ночь, повсюду.
О людях, пойманных в огненной буре или скрывающихся в подземке, прислушивающихся к разрушениям наверху и при каждом падении бомбы думающих: «Это в мой дом?» Глаза Бланш наполняются слезами, когда она слышит новости.
- Бедные, несчастные люди, - говорит она.
Поднимаюсь на холм, иду навестить Энжи. Сегодня прохладное майское утро, и во всех садах, мимо которых я прохожу, на веревках хлопает влажное белье, а в воздухе стоит пудровый, ностальгический аромат постепенно распускающихся тугих бутонов сирени.
Энжи возится с ниткой у себя на рукаве и старается не встречаться со мной глазами.
- Я хочу сказать тебе кое-что, - говорит она. - Чтобы ты услышала все от меня.
Мне интересно, о чем пойдет речь.
- Это про моего брата Джека, - объясняет она. - Значит, тебе еще никто не рассказывал?
- Нет, Энжи. Зачем?
Она прочищает горло.
- Дело в том, что... он работает на них. Понимаешь, о чем я? - Ее голос негромкий и хриплый. - Он работает на аэродроме.
- Ну, все мы вынуждены как-то справляться, - отвечаю я.
- Честно говоря, он этим не гордится. Но ему надо кормить малышей.
Я слышу в ее голосе мольбу. Она отчаянно хочет, чтобы я простила, не возражала.
- Конечно, надо, - говорю я. - Конечно, это самое главное.
- У него подрастает четверо детей, и почти нет земли. Не думай о нем плохо, Вивьен.
- Конечно, я не стану плохо о нем думать. Нам всем приходится искать способы выжить. Всем.
Но она, кажется, не слышит меня. Наверное, она неправильно поняла выражение моего лица, увидела в нем какую-то напряженность, хотя я думаю не о Джеке, а о себе. Но я не могу сказать ту единственную вещь, которая утешила бы ее.
- Я знаю, что есть люди, которые осуждают его. Существуют гадкие прозвища для таких, кто делает то, что делает Джек, - говорит она. - И, честно говоря, это можно понять. Когда слышишь новости из Лондона, самое ужасное чувство в мире - понимать, что человек, которого ты любишь, способствует этому.
Минуту я ничего не отвечаю и не смотрю на нее. Человек, которого я люблю, уж точно способствует.
- Я не стану осуждать его, Энжи. Правда.
Но что-то во мне беспокоит ее, я ее не убедила.
Иногда, работая в вольере для кур, я вижу других немцев в саду Ле Винерс. Забор там низкий, и мы можем видеть друг друга. Кажется, белокурый и розовощекий Ганс Шмидт - садовник, хотя все, что он делает, стрижет траву и время от времени подрезает ветки.
Когда он работает в саду, к нему приходит Альфонс, и Ганс начинает с ним возиться: он встает на колени и чешет ему между ушей, отчего кот мурчит и изгибается от удовольствия.
Иногда в теплые дни на лужайке сидит Макс Рихтер с книгой в руках. Он заставляет меня чувствовать себя неуютно, несмотря на всю его доброту во время болезни Милли. Он наблюдательный. Я знаю, что он ничего не пропускает.
Когда он видит в саду Милли, он машет ей рукой. Однажды, когда она прыгает через скакалку, а я кормлю кур, он зовет ее.
- Милли, смотри, что я тебе покажу.
Она идет к нему. Он протягивает к ней руки над калиткой. Его ладони неплотно сложены вместе, и я вижу, как между его пальцев трепещут крылышки бабочки.
- Какое красивое создание, - говорит он.
- Она называется бабочка, - отвечает она несколько свысока.
- А есть у этой бабочки специальное название? - спрашивает он.
Он немного разводит ладони, чтобы Милли могла рассмотреть. Милли заглядывает между его пальцами. Солнце сверкает на его ботинках и на пистолете, висящем на ремне.
- Это репейница, - говорит ему Милли. - Они прилетают из самой Африки. Мне мамочка рассказывала.
- Забавное название.
- Я как-то видела медведицу. У них на крыльях полоски, как у тигра.
- На вашем острове красивые бабочки.
Милли слегка хмурится, глядя на его ладони.
- Вам надо быть аккуратным, чтобы не навредить ей, - говорит она.
- Да, я буду аккуратным.
- А там, откуда вы приехали, есть бабочки? - спрашивает Милли.
Он улыбается:
- Да, у нас есть бабочки.
Они еще минуту смотрят на бабочку, склонив свои темные головы. Волосы мужчины коротко подстрижены, у Милли волосы длинные и растрепанные и падают ей на лицо. Солнце освещает их обоих.
Я наблюдаю за ними и думаю обо всех людях, погибших в Лондоне, о душераздирающей скорби, о разбитых невинных жизнях, и никак не могу совместить это в своем сознании, не могу понять.
- Думаю, вам следует отпустить бабочку, - весьма укоризненно говорит Милли. - Им не нравится быть пойманными вот так. Дикие создания не любят быть пойманными.
- Да, конечно, ты права, - отвечает он. - Но я был осторожен, чтобы не повредить ее.
Он раскрывает ладони. Бабочка лениво порхает прочь. Милли возвращается к своей скакалке.
Позже я слышу разговор дочек.
- Я тебя видела, - говорит Бланш. - Видела, как ты разговаривала с тем немцем из соседнего дома.
- У него была бабочка. Он мне показал, - отвечает Милли.
- Бабушка станет тебя ругать, если увидит, что ты разговариваешь с немцами.
Милли пожимает плечами.
- Бабушка нас не видела, - просто говорит она. - И кроме того, он не немец, он Макс.
Глава 43
Июнь. Однажды ночью, когда Гюнтер приходит ко мне, я понимаю: что-то изменилось. Должно быть, он много выпил. Его глаза слишком ярко блестят, его руки слишком неловки, от кожи исходит запах алкоголя. И есть в его лице что-то такое: изнуренное, побежденное.
Обычно мы сразу идем наверх. Но в коридоре он притягивает меня к себе, забыв, где мы находимся. Его поцелуй настойчив, словно он хочет спрятаться во мне, у него вкус спиртного. Кожа прохладная и влажная на ощупь. Я отчаянно пытаюсь завести его в свою комнату, тяну его к лестнице, беспокоясь о том, что он может споткнуться и разбудить Бланш или Милли.