Несколькими днями позже, когда я чем-то занята на кухне, слышу, как из гостиной доносится грохот и звон. Иду посмотреть, что там происходит.
Стеклянная дверца китайского шкафчика открыта, перед ним на коленях стоит Эвелин. Она достает приборы и складывает их на ковер: чашки и тарелки из моего чайного набора в цветочек, пережившие то время, когда в доме побывали грабители.
- Эвелин, что ты делаешь? - мягко спрашиваю я.
Она оборачивается и бросает на меня суровый взгляд.
- Кое-кто должен прийти, Вивьен. Мы должны быть готовы, - отвечает она.
- Кто должен прийти, Эвелин?
- Ты же и сама знаешь, - заговорщицки, словно это большой секрет, говорит она. - Неосторожные разговоры могут стоить жизни. Но мы должны быть готовы.
- Эвелин, никто не придет. Здесь нас всего четверо: мы с тобой и девочки.
Опускаюсь на колени рядом с ней. Накрываю своей ладонью ее руку, надеясь, что мое прикосновение вернет ее в эту реальность. Она стряхивает мою руку.
- Мы должны быть готовы, - говорит она мне. - Кто-то должен за всем приглядывать.
Она лезет в шкаф и достает следующую чашку. Подносит ближе к лицу, с озадаченным видом рассматривая ее непростой рисунок, где изображены цветы, ленты и листья. А потом, словно потеряв к чашке интерес, ее рука безвольно повисает. Чашка проскальзывает сквозь пальцы, падает на пол, разбивается. От этого звука ее охватывает дрожь.
Эвелин смотрит на осколки, словно не имеет к ним никакого отношения. Она поднимает цветочный осколок и рассматривает его, пытаясь что-то осмыслить.
- Вивьен, кто-то разбил чашку, - сердито и строго говорит она,
- Я разберусь.
- Кто-то попал в беду.
- Это неважно, - говорю я. - Никто не попал ни в какую беду. Давай-ка, ты поднимешься и сядешь.
Я помогаю ей встать на ноги и сесть в кресло.
- Но мы же не можем просто так сидеть и бить баклуши, - немного задыхаясь, говорит она. Произошедшее ее вымотало. - Мы должны все приготовить к чаю. Мы можем не успеть.
Понимаю, что должна потакать ее прихоти.
- Мы успеем, - говорю я.
Эвелин берет в руки свое вязание. Ее пустые глаза цвета бренди скользят по комнате.
- Кто-то должен прийти, - говорит она. - Помяни мои слова. Кто-то придет.
Но сейчас она менее уверена в том, что говорит.
Иду за совком и щеткой, чтобы подмести осколки.
Когда я возвращаюсь, Эвелин почти спит. У нее медленное и тяжелое дыхание, глаза закрываются. Ее веки покрыты лиловой сеточкой вен. Забираю у Эвелин вязание и оборачиваю одеяло вокруг ее колен.
Глава 50
Июль. Летние каникулы. Долгими ленивыми днями Милли играет с Симоном. Каждый день она уходит после ланча, захватив старую школьную сумку, в которой лежит яблоко, а когда возвращается, сумка полна сокровищ: молочно-белая галька, ветка, из которой можно сделать рогатку, шелковистое синее перо ворона.
Она худенькая - обе мои девочки очень сильно похудели, - но ее кожа выглядит румяной и здоровой. Ее коленки постоянно в царапинах, платья - в пятнах от травы, а на носу россыпь веснушек, похожих на какао-порошок.
Однажды она не возвращается в положенное время. На столе готовый чай, а тень от груши уже пересекла двор, дотянувшись до стены дома.
Я иду к воротам и встревоженно вглядываюсь в сад и лес за ним. Боюсь, как бы Симон не втянул ее в какую-нибудь новую шалость.
Но наконец она врывается во двор и одновременно машет рукой Симону, который убегает по дороге.
- Милли, ты опоздала. Я очень волновалась. - Я сержусь, потому что испугалась. - В следующий раз возвращайся раньше. Если такое повторится, я больше не разрешу тебе играть на улице.
Она не обращает никакого внимания на мое замечание.
- Было очень весело, мамочка. Мы с Симоном играли в сарае.
- Ты имеешь в виду сарай мистера Махи?
- Да. Я же сказала, мамочка.
Я думаю о сарае мистера Махи, о шаткой лестнице на сеновал и о старых сельскохозяйственных машинах.
- Мы не поднимались. Мы были очень осторожны.
- И, надеюсь, вы держались подальше от собаки мистера Махи.
- Мы шли вот так. - Она на цыпочках крадется через комнату. - Собака нас даже не видела.
После чая Эвелин уходит к себе в комнату, Бланш на диване читает одну из своих любимых книг Анжелы Бразл, а Милли подходит к стулу, на котором я сижу и штопаю. Она обнимает меня за шею и спрашивает:
- Мамочка, можно рассказать тебе секрет? Большой-пребольшой секрет?
От нее пахнет природой, яблочной зеленью дней, цветочной пыльцой, листьями и нагретым папоротником. Я чувствую, как ее темные шелковистые волосы касаются моей кожи.
- Да, милая.
Она театрально шепчет мне на ухо:
- В сарае мистера Махи живет призрак. Мы видели призрака.
Это заставляет меня встревожиться: ей уже шесть лет, в этом возрасте она уже должна знать разницу между настоящим и воображаемым.
- Милли, послушай. Иногда фантазировать очень весело. Но на самом деле призраков не существует.
- Существуют. Их можно увидеть.
- Нет, милая. Это всего лишь истории, такие же, как про ведьм и все остальное в наших книжках со сказками.
Она смотрит на меня с подозрением.
Я чувствую себя виноватой. Я рассказывала ей слишком много сказок и поощряла ее веру во всякие воображаемые вещи. И когда Симон говорит об оборотнях или призраках - как в тот раз, когда он рассказал ей про оборота, который рыщет по дороге на Тортевал и хватает непослушных детей, - она ему верит.
- Ведьмы - это сказки. А мой призрак настоящий, - говорит она.
- Нет, милая. Призраки тоже сказки. - Я вспоминаю, как объясняла ей раньше, когда читала книгу сказок Гернси. - Это сказки, которые люди придумывают, потому что боятся темноты. Симон опять тебя дразнил.
- Нет, не дразнил. Я видела призрака своими глазами.
Она с торжествующим видом показывает на свои глаза, как будто это неопровержимое доказательство.
- Мам, - говорит Бланш, - какая разница? Она всего лишь ребенок. Дети верят всему. Дети верят в зубную фею, - продолжает она с деланной мягкостью. Потом откладывает книгу, встает с дивана и излишне крепко обнимает Милли. - Кто моя малышка?
- Бланш... оставь ее, - прошу я. - Не будь противной.
Милли выворачивается из рук сестры.
- Вы все противные. Никто мне не верит.
Ее голос пылает бессильным гневом.
Она крепко зажмуривает глаза, но слезы все равно текут из-под век.
Глава 51
В нашей жизни появляется больше ограничений. Новые законы и правила, мы читаем о них в «Гернси Пресс». Запрещены гражданские радиоприемники. Немцы обыскивают дома, и если находят приемник, то отправляют вас в тюрьму во Францию.
Люди жалуются: очень раздражает, когда тебя лишают новостей.
Но Джонни воодушевлен.
- Это потому, что теперь война идет не слишком удачно для них, - рассказывает он мне. Его глаза блестят, карие и яркие, словно осень. Он не говорит напрямую, но я подозреваю, что они прячут радио у себя на ферме Вязов. - Они не хотят, чтобы мы знали. Вопрос боевого духа, тетя.
Меня поражает Джонни, его умение во всем находить причины для надежды.
Изменяется и распорядок наших дней. Теперь Бланш редко слушает наши вечерние сказки. После чая она уходит в гости к Селесте. Там они валяются на кровати, листают «Vogue» и делятся красочными мечтами о будущем - прекрасном будущем, в котором есть жемчуга, помада и ярко-красные замшевые туфли-лодочки.
- Мам, ни за что не догадаешься, о чем рассказала мне Селеста, - однажды говорит она тихим, полным тайны голосом. - Ее мама прячет радиоприемник. Она не сдала его.
Я моментально начинаю волноваться. Что, если немцы его найдут? Если они придут, а Бланш будет там, обвинят ли и ее тоже? В моем воображении с ужасающей реалистичностью разворачиваются кошмарные картины: Бланш и Селеста арестованы и отправлены в тюрьму.