— Из Гааги, сир: ее отец был роялистом и бежал в Гаагу во время войны.
Лицо у него вдруг застывает, шаг замедляется; а потом он и вовсе останавливается.
— Не желаю больше слушать.
Но я безрассудно продолжаю.
— Сир, выслушайте меня, умоляю. Она просила отдать вам это, сир, если у меня будет возможность. Сама вышила и запечатала, чтобы сохранить в тайне.
Я достаю свиток и протягиваю ему, спиной прикрывая от быстро приближающихся отставших. Он мешкает, и я грубо сую свиток ему в руку.
— Прошу, прочтите это, Ваше Величество: от этого зависят три жизни.
Мгновение мы стоим неподвижно, музыканты нас догоняют, и я думаю: «Все кончено, я потерпел неудачу». Возможно, король видит, в каком я отчаянии, потому что он в конце концов берет свиток и прячет его в карман кафтана.
— Не люблю я интриг, юноша, — коротко произносит он, прежде чем снова тронуться в путь. — Но у человека, который так любит музыку, сердце, скорее всего, честное, так что я решил вам поверить.
Я едва помню, что происходило потом, такой подъем охватил меня оттого, что я выполнил свою задачу. Смутно припоминаю, что играл дуэт для испанской гитары с королем, и он куда лучше управлялся с инструментом. И мистер Пипс играл на флажолете, а я на лютне, в сопровождении десятка скрипачей и мистера Перселла за спинетом; мистер Перселл еще сказал мне, что Северная Африка для него сейчас — источник величайшего вдохновения, поскольку он пишет произведение о любви между греческим героем и карфагенской царицей с трагической судьбой, и он очень рад со мной познакомиться.
Однако вскоре мое приподнятое настроение развеивает бен Хаду. Когда вечер заканчивается, он тащит меня в наши покои, крепко ухватив за руку.
— Ты что, решил сорвать нашу работу? Сперва ведешь себя как дурак в парке, а теперь пытаешься запросто общаться с нашим хозяином, словно вы равные, а не король и невольник. Я — глава посольства, если король обращается к кому-то из нас, то это должен быть я. О чем вы там говорили?
— Просто о музыке, — лгу я.
Он хмыкает:
— И все?
Я киваю, не решаясь произнести более ни слова.
Сразу после полуночи в мою дверь тихонько стучат. Жмурясь со сна, я открываю и вижу пажа с серебряным подносом, на котором лежит записка, запечатанная толстой лепешкой красного воска с оттиском королевской печати. Я забираю записку и возвращаюсь в комнату с бьющимся сердцем. Послание, написанное небрежной рукой, непросто разобрать: английский почерк мне непривычен. Записка гласит:
«Аллея возле птичьих клеток, Сент-Джеймсский парк.
Завтра на рассвете.
К.Р.»
35
4 февраля 1682 года
Я просыпаюсь затемно: в кои-то веки не ради молитвы, хотя много что обещаю Богу, пока укутываюсь в бурнус и выскальзываю в темное туманное утро. Когда я добираюсь до места, где, на мой взгляд, проходит аллея с птичьими клетками — здесь и в самом деле целый птичник, в клетках и без, и обитатели его, по счастью, в большинстве своем еще спят, сунув головы под крылья, — края облаков на востоке и тихие воды пруда окрашиваются розовым светом. Я затаиваюсь, сидя на корточках, под деревьями и жду. Вскоре на аллее появляется идущая быстрым шагом высокая худая фигура, закутанная в плащ. Несмотря на треуголку, по походке сразу видно, кто передо мной. Я выхожу ему навстречу и уже готов упасть ниц, когда низкий голос короля повелительно произносит:
— Святые рыбы, да не кланяйтесь вы!
Он отходит под деревья, где я прятался.
— Мальчик, о котором она пишет — вы его привезли в Лондон?
Когда я рассказываю, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы вывезти Момо из Марокко и доставить во дворец, король смотрит на меня с недоверием. А услышав о превращении малыша в арапчонка, издает смешок.
— Что ж, должен признать, вы находчивы, Нус-Нус. Спрятать мальчика у всех на виду — это какой же надо обладать хитростью; а уж поместить его к Луизе — просто гениальная мысль! Приведите его ко мне. Завтра, когда я удалюсь в спальню. Поднимитесь по Личной лестнице, мистер Чиффинч получит распоряжение вас пропустить. Сможете?
Я киваю.
— Конечно, Ваше Величество. Благодарю Вас.
Сам не свой от благодарности и облегчения, я не могу не упасть на колени и не попытаться поцеловать ему руку, но король смеется и уходит.
Когда над крышами Уайт-Холла восходит солнце, мне кажется, что оно светит лишь для меня, и я благодарю всех богов, каким когда-либо молился. Завтра Момо окажется под защитой короля, и будет заложено основание для того, чтобы за ним последовала Элис. Я исполнил все, что от меня требовалось: осталось только поручение Зиданы. Ах, Нус-Нус, какой же ты умница и счастливчик, говорю я себе: хитрый и находчивый, как сказал король; а кто я, чтобы противоречить королю? Я так горд собой, что впору закричать петухом.