Обрядовые шрамы сбегают по его щекам короткими вертикальными линиями, как слезы.
— Можешь мне помочь? Я ищу женщину по имени миссис Герберт, с ней маленький мальчик.
По его лицу проскальзывает презрение.
— У нее ложа наверху.
Я благодарю его и разворачиваюсь к лестнице, но он ловит меня за руку.
— Поднимись с нами. Пристройся сзади, когда мы с госпожой отправимся наверх. Народу будет много: с нами миссис Бен.
Миссис Бен окружает целая толпа явившихся с поздравлениями и желающих, чтобы их увидели с автором пьесы; герцогиня Мазарин вплывает, как галеон под парусами и уводит миссис Бен. Мы поднимаемся по узкой лестнице на галерею, и никто меня не останавливает, когда мы проходим в отдельную ложу. Из этого странного наблюдательно пункта мне виден весь театр, от частных лож до ямы, где женщины в масках смешиваются со всяким сбродом. Верхняя галерея великолепно украшена, здесь плюшевые сиденья и повсюду позолоченные херувимы; но все это я вижу мельком, поскольку внезапно замечаю Момо в двух ложах от нас. Он сидит рядом с полной женщиной в драгоценностях — должно быть, это и есть миссис Герберт, — двумя ее копиями потоньше и помоложе, видимо, дочерями, и парой слуг в ливреях. Момо не сводит глаз с комнатной собачки у себя на коленях: на них парные брильянтовые ошейники.
Музыканты внизу играют фанфару. Стараясь не привлекать внимания, я покидаю свиту герцогини и выскальзываю в узкий коридор, откуда можно попасть в другие ложи. Я открываю дверь второй и просовываю внутрь голову. Дорогу мне тотчас заступает слуга. Вид у него встревоженный.
— Предупреждаю, я вооружен.
— У меня дело к миссис Герберт. Это ненадолго.
— Удалитесь, сэр, говорю вам. Начинается спектакль.
И в самом деле, понимаю я: четверо джентльменов в цветных одеждах вышли на сцену и приняли позы; за ними виден лакей, держащий в руках плащ. Когда они начинают говорить, слуга миссис Герберт невольно скашивает на них глаза, и я, оттолкнув его, вхожу.
— Миссис Герберт…
Одна из дочерей при виде меня вскрикивает; но ее возглас тонет в общем шуме, поскольку публика уже улюлюкает актерам, ошикивает строгого дядюшку, подбадривает беспомощного племянника. Другая дочь прячется за веером.
— Подите прочь, негодяй! — кричит миссис Герберт.
Рукой она прикрывает драгоценности на шее.
— Вы меня не ограбите, не у всех на виду!
— Мадам, я не грабитель. Я пришел за мальчиком. Герцогиня Портсмутская продала его по ошибке, и я пришел его забрать.
При звуке моего голоса Момо оборачивается, его глаза и улыбка блестят на лице, по-прежнему таком же черном, как у меня.
— Боже, да я же купила его только нынче утром — и за огромные деньги!
— Мне поручено заплатить вам вдвое больше, чем вы отдали за него.
Я показываю ей золото, но она качает головой.
— Нет, не могу. Лапочка Фанни так его полюбила.
— Я дам больше, чтобы облегчить страдания лапочки Фанни, — в отчаянии говорю я.
Кем бы ни была Фанни.
Пока миссис Герберт размышляет, глаза мои, минуя Момо, устремляются на озаренную сцену и столпившийся внизу народ. Что-то зацепило мой взгляд, возможно, сработало шестое чувство: поскольку в глубине ямы, среди темных шляп и плащей одно-единственное лицо смотрит вверх, отвернувшись от сцены, — изучает галерею.
Англичанин-отступник Хамза. Значит, он сбежал из тюрьмы, или, куда вероятнее, его выкупил Рафик.
Когда мой взгляд устремляется на него, он видит меня. И тут же начинает проталкиваться сквозь толпу.
Я сваливаю золото на колени миссис Герберт, хватаю Момо за руку и тащу его прочь.
— Фанни! — визжит одна из дочерей.
— Вор! — кричит миссис Герберт, и двое слуг без особой охоты бросаются в погоню.
Выдернув собачку из рук Момо, я кидаю ее в преследователей. Пытаясь поймать лапочку Фанни, слуги рушатся друг на друга и роняют одну из девушек, которая, в свою очередь, валится на мать, а собака бегает кругами, заливаясь лаем, словно ей никогда в жизни не было так весело. Я выталкиваю Момо за дверь и волоку по коридору, потом мы скачем по узкой лестнице в вестибюль и выбегаем под дождь, который тут же начинает смывать с Момо краску, превращая его лицо в полосатый ужас.
— Стой, евнух!
Из театра вываливается Хамза.
При виде размытой личины Момо глаза его вспыхивают торжеством.
— Я знал, ты что-то замышляешь!
Я без церемоний забрасываю Момо на плечо и бегу. Мои ноги шлепают по мокрому булыжнику, отчаяние придает мышцам сил. Уклоняясь от карет и бьющих копытами лошадей, я сворачиваю то вправо, то влево, убегая по запутанным улочкам за театром. Я хочу лишь оторваться от погони. Вскоре у меня начинают гореть легкие, но я все равно бегу: вправо, потом опять влево, прямо в узкий переулок, загаженный зловонными отбросами. Когда я понимаю, что впереди тупик, уже слишком поздно.