Я с самого начала знал, что убью Хамзу, но при виде того, как от него столь умело избавились, теряю дар речи. Наконец мне удается выговорить:
— Как?
Мустафа смотрит на меня с непроницаемым лицом, потом пожимает плечами.
— Я уже вышел из театра, чтобы пойти за тобой, а тут бежит мальчик. Он сказал, что тебя пытается убить плохой человек.
Момо крепко обнимает меня за ноги.
— Я его укусил, Нус-Нус, ты видел!
— Видел.
Я обнимаю Момо, потом снова поднимаю глаза.
— Не знаю, что сказать. Кажется, «спасибо» — это совсем не то. Но я благодарю тебя, Мустафа, от всего сердца.
— Прошу, зови меня Аддо. Так меня звали в моем племени.
— «Властелин Дороги».
Я киваю. Именно так он и выглядит, стоя среди сгущающегося мрака в плаще и тюрбане, с горящими глазами.
— Мое настоящее имя — Акуджи.
— Мертвый, но Бдящий. Тебе подходит. Уж точно лучше, чем Нус-Нус.
Он хитро мне улыбается, на затененном лице зубы кажутся особенно яркими. Потом снова становится серьезным.
— Тебя станут искать. Вернее, станут искать двух арапов. Но, думаю, из-за троих и вовсе поднимут бунт, мне нужно вернуться к Ортанз, пока меня не хватились.
— Не беспокойся о нас, я знаю, куда нам пойти. Спасибо, Аддо.
Мы ненадолго беремся за руки, и он уходит во тьму.
Я веду Момо в дом Натаниэля Дрейкотта, который, как я с опозданием понимаю, живет всего в двух кварталах отсюда. Дождь все еще льет; вокруг никого, и это хорошо. Когда мы подходим к двери, Момо уже наполовину побелел.
Натаниэль, надо отдать ему справедливость, лишь поднимает бровь, увидев нас, и приглашает нас войти. Смотрит на Момо.
— О небо, нигредо становится альбедо! Что за непостижимая алхимия?
Момо радостно хихикает.
— Мистер Дрейкотт, боюсь, я вынужден просить вас о помощи.
Я быстро рассказываю ему, что случилось.
— Мне очень неловко вовлекать вас в столь неприятное дело, и я не стану вас винить, если вы пожелаете позвать констеблей. Однако выслушайте меня, у меня для вас предложение.
Час спустя, чистый, с перевязанными ранами, получив согласие на свое предложение, я забираюсь в портшез, который вызвал мистер Дрейкотт. Я укутан в одолженный им плащ, на лицо мое надвинута треуголка. Носильщики пыхтят и отдуваются всю дорогу до Уайт-Холла.
— Боже правый, — говорит один, когда я выхожу, неся Момо под плащом на бедре. — Уж простите, сэр, но тяжелы вы, как конь.
Я извиняюсь и отдаю ему последний золотой, отчего он замолкает.
В тот вечер, когда король удаляется в опочивальню, я бегу с Момо по темным коридорам, по галереям и черным лестницам, которыми редко пользуются: все эти безлюдные части огромного дворца постепенно приведут нас, незамеченными, к Личной лестнице. Камердинер, мистер Чиффинч, проводит нас к Его Величеству.
Короля мы застаем за одиноким ужином, и, увидев еду, Момо набрасывается на остатки, как дикий зверь. Король, разоблаченный из дневного платья, одет в индийский халат, как восточный властитель; возможно (я делаю щедрое допущение), поэтому Момо чувствует себя как дома и начинает есть без приглашения или позволения. Но куда вероятнее, что он просто оголодал; и это моя вина.
Я сурово его стыжу и прошу прощения за его невоспитанность, но Его Величество не обращает на меня внимания. Вместо этого на лице его проступает странное мягкое выражение, пока он смотрит, как мальчик запихивает в рот пирог. Потом он поднимает на меня глаза.
— Вы знали, что меня звали Черным Малышом, когда мне было столько, сколько ему? Я был куда темнее этого юноши, и глаза у меня никогда не были голубыми. Его мать, должно быть, очень светлая.
— У нее очень белая кожа, и волосы, как золотые нити.
Последний раз я видел ее почти четыре месяца назад. Я начинаю забывать черты лица Элис, помню лишь завораживающие мелочи: тень от ее светлых ресниц на щеке, когда она озарена солнцем; лучи морщинок вокруг ее рта, когда она тянется губами к моим…
Король задумчиво кивает, потом подзывает Момо.
— Иди-ка сюда, молодой человек.
Момо, доевший пирог целиком — остались лишь крошки и следы на лице, — повинуется.
— Надо поклониться, — подсказываю я. — Это король Англии.
Но Момо слишком зачарован, чтобы кланяться. Вместо этого он спрашивает:
— А где твои драгоценности?
Король разражается смехом. Потом, успокоившись, отвечает:
— Королям не нужны драгоценности, чтобы быть царственными, молодой человек.
Момо обдумывает это, потом снимает брильянтовый ошейник миссис Герберт, о котором я, торопясь доставить мальчика сюда невредимым, совсем забыл, и торжественно протягивает его монарху.