Лицо Исмаила зловеще темнеет, но мне все равно: к тому же обвинения больше частью просто нелепы. Я невольно издаю смешок, и это приводит султана в ярость.
— Ты смеешься? — ревет он.
От этого мне еще смешнее.
Я вижу, как изумленно смотрит на меня бен Хаду: мало того, что Самир Рафик решил прибегнуть к своей отчаянной уловке до того, как речь зашла о скользком деле, связанном с давно умершим издателем и тем немногим, что осталось от костей его старой головы, — а нашему кровожадному султану этого будет явно недостаточно, — так еще и заместитель рехнулся. Он бросает на меня настойчивый взгляд, словно своей волей может вернуть мне разум, но уже слишком поздно.
Султан вскочил на ноги.
— Шариф! — кричит он, и каид почти ползком приближается к нему.
Исмаил пинком поднимает его на ноги.
— Это правда? — визжит он. — Эти люди опозорили свою веру, страну и меня?
Шариф в отчаянии переводит глаза с Медника на меня и обратно, не зная, что сказать, чтобы не сделать еще хуже. Я замечаю, с каким сосредоточенным вниманием за нами следят собравшиеся министры: как гиены, с волнением ждущие, когда львы закончат насыщаться, чтобы наброситься на объедки. Поскольку, если прольют кровь другого, тебе ничего не грозит — хотя бы пока.
Исмаил упирается лбом в лоб Шарифа.
— Тебе в Лондоне язык отрезали?
— Н-нет, повелитель, — заикается тот.
— Тогда отвечай. Они ложились с женщинами? Они предали мое доверие?
— П-повелитель, твой с-слуга Нус-Нус… он… евнух.
Исмаил смотрит на него, как на таракана, которого сейчас раздавит. Потом пытается извлечь кинжал из ножен, но тот запутывается в кушаке, от чего с султаном делается припадок.
— Я вас всех убью, всех!
Он наконец высвобождает нож и приставляет его к тощему горлу Шарифа.
— Теперь рассказывай правду!
На обращенное вверх лицо каида дождем летит слюна.
— Я… а… видел, как Нус-Нус выпил бокал вина, — удается произнести Шарифу.
Глаза у него закачены, как у барашка, приведенного на Иид.
— И… а…
Он пытается вспомнить еще какой-нибудь грех против предписаний ислама, что-нибудь неподобающее, но не слишком серьезное.
— И… а, каид Мохаммед б-бен Хаду… а… позволил п-писать с себя п-портрет…
— Дважды, — с ненавистью добавляет Рафик.
— Дважды, — соглашается Шариф.
— Песий сын!
Исмаил отталкивает каида и бросается на бен Хаду, который выставляет руки, чтобы защититься от безумия султана.
— Слово Аллаха запрещает создавать образы! Ты умрешь за то, что опозорил меня, Воина Ислама, Защитника Веры!
Он бьет бен Хаду ножом в бедро, и бен Хаду, вскрикнув, падает на пол. На мгновение воцаряется тишина, словно Исмаил утолил жажду крови, потом он кричит страже:
— Бросить их всех львам!
Я думал, мне все равно, жить или умереть. Но когда оказываешься в яме, где кружат семь голодных львов, и ждешь, когда тебя разорвут на части и съедят заживо, все делается совсем иначе.
— Держитесь рядом! — говорит нам бен Хаду.
Я перевязал ему бедро своим тюрбаном, но Медник уже слабеет от потери крови.
— Если мы разделимся, нас будет проще убить по одному. Кидайте в них песок — камни, щебень, что найдете.
— Бросим во львов его! — кричит Самир Рафик, указывая на Шарифа, от которого явно не будет толку в противостоянии огромным хищникам: при виде львов он оцепенел, его расширенные глаза почти неподвижны от ужаса. — Это их на какое-то время займет!
На мгновение может показаться, что Медник всерьез обдумывает такую бесчеловечную возможность; потом я понимаю, что рана замедлила его мысли почти до полной остановки.
— Машите на них руками и кричите, — предлагаю я, вспоминая, чему меня учили ребенком, когда я рос в тех местах, где львы охотятся за добычей; но так можно отпугнуть одинокое животное, а не семь голодных зверей. И все же это помогает несколько безумных минут удерживать львов поодаль. Вскоре, однако, они решают, что шум не причинит им вреда, и снова начинают сужать круги вокруг нас.
Говорят, что берберийские львы — самые крупные и сильные из всех, и, безусловно, у этих зверей вид устрашающий. Их даже можно назвать красивыми или благородными — при других обстоятельствах. У них мощные тела, густые черные гривы, широкие морды и умные янтарные глаза. Только вот сейчас, обезумев от запаха крови каида и, без сомнения, поголодав несколько дней, они обратили весь свой ум на то, как половчее выхватить огромными зубами куски нашей плоти.