Ах, как больно мне думать об Айю. Его судьба оказалась даже хуже моей.
Доктор был мне хорошим хозяином, под конец уже больше учителем, чем хозяином — а конец был жесток. Мы гостили в Гао у тамошнего, как он себя называл, царя (на самом деле он был просто властолюбивым вождем племени, желавшим поднять великий город из руин), когда половина домочадцев слегла от какой-то необычной болезни. Доктору Льюису удалось спасти троих детей царя и двух его жен до того, как самого его настигли ознобы и испарина, а потом и бред с видениями. Я попытался тайком вывезти его из дворца — и у меня не вышло. Он умер, а я остался без единственного друга и стал жертвой жестокой неблагодарности так называемого царя: он отправил меня на невольничий рынок, опасаясь, что во мне тоже гнездится болезнь. И там меня продали чудовищу.
Черный Джон заканчивает песню, и дамы шумно выражают одобрение. Я выхожу из тени во двор. Вижу Наиму и Мину, хорошенькую Хадиджу и Фузию; и Фатиму, сестру хаджиба, качающую на колене своего мальчика. Я, как всегда, теряюсь, увидев, как черты, роднящие брата и сестру, могут быть так отвратительны в одном и так соблазнительны в другой. Фатима роскошно избыточна телом в груди и бедрах, но, несмотря на то что родила, сохранила изящную тонкую талию. Губы хаджиба мясисты и похожи на слизней, а ее — пухлы. Чернота его глаз мертва, как у акулы; а глаза Фатимы сверкают озорством, обещая самые разнообразные наслаждения ложа. Когда она видит меня, глаза ее раскрываются от удивления; потом она быстро их отводит. Интересно, думаю я и про себя отмечаю этот взгляд на будущее. Склоняюсь перед Зиданой. Она улыбается мне, и в ее улыбке треть меда на две трети беспримесной злости.
— Все еще жив, Нус-Нус? Какой умный мальчик.
Я бросаю на нее резкий взгляд, как бы говоря: «Не твоими молитвами», — но она только шире улыбается. Потом хлопает в ладоши.
— Уйди, Джон, все уходите. Мне нужно побеседовать с Нус-Нусом.
— Надеюсь, ты оценил мастерство починки, — говорит она, когда все уходят.
Я не отвечаю, и она смеется.
— Знаешь, могло быть и хуже. В другой книге, которую я думала вставить в тот хорошенький переплет, были картинки. Очень наглядные и затейливые картинки.
Она на время умолкает.
— Он велел тебе почитать вслух?
Я киваю, кипя гневом.
— Жаль, меня там не было — посмотреть бы на это. А еще он, Исмаил, наверняка мудро кивал и проговаривал слова, когда ты читал?
Она слишком хорошо знает мужа.
— Из-за тебя меня могли убить.
— Ой, Нус-Нус, ты себя недооцениваешь. Я знала, что ты пройдешь мою проверочку. Ты находчивый. Но шутка все равно была славная.
— Я пришел просить тебя о помощи в другом деле.
Я рассказываю, в чем беда с волком — хотя ни слова не говорю о том, как Зидан мучил зверя. Она не потерпит, чтобы о сыне плохо отзывались.
— Я бы выбрала льва, а не какого-то старого шелудивого волка, — фыркает она. — Что о нас подумают чужестранцы?
— Что такая же судьба постигнет любого, кто посмеет напасть? — отваживаюсь я.
— Скорее, что мы похожи на овец в загоне.
— Волк — это символ, — напоминаю я, но ей неинтересен дальнейший разговор, она удаляется и спустя какое-то время возвращается с флакончиком пурпурной жидкости.
— Полейте этим кусок мяса и дайте зверю после заката. Это его на время оживит.
— Надеюсь, не слишком.
— Тогда схватка выйдет честнее, разве нет? — Ее глаза мерцают. — Будет на что посмотреть. Надеюсь, я верно рассчитала меру.
Она коварно мне улыбается.
Я решаю идти, потом поворачиваю обратно. Сказать ей про пробковые башмаки? Она придет в ярость от моей глупости, да и что она может сделать? Ни одной женщине не позволяется выходить за пределы дворца, и — если только Зидана не может приказать своим духам явиться во плоти, — даже ее чары не могут вернуть башмаки.
Она смотрит, как я мнусь, подняв бровь.
— Ступай, Нус-Нус, но помни — следующая услуга за тобой.
Я передаю флакон и распоряжения смотрителю зверинца, сурово предупреждая, что приду по его душу, если волк поведет себя не так, и спешу обратно в Дар-Кбиру, перебирая в уме прочие свои дела, пока у меня не складывается опасное впечатление, что все идет как надо. Но проходя по длинной, скрытой плющом дорожке, которая ведет во дворец султана, я слышу, как кто-то окликает меня по имени. Я оборачиваюсь — это Яйя, один из стражников главных ворот.