– Тебе платят хорошие деньги.
– Деньги имеют значение, только если с их помощью можно сделать кого-то счастливым. Так сказал коробейник, и я думаю, что он прав.
– Цыган? Ты поверил цыгану?
– Мне он показался довольно умным.
– Подумай головой. Тебе же надо что-то есть. Еду надо на что-то покупать. За все, что не выросло в огороде, приходится платить.
– Это просто основные потребности. Их я тоже подсчитал. Чтобы обеспечить себе еду, достаточно работать на конвейере пару часов в день, неделя за неделей, всю жизнь. А что делать с оставшимися восемью часами? Куда уходит эта зарплата? На что тратится?
– Государство забирает.
– Часть. А остальное?
– Откладываешь. Под матрац. Только не в банк. Потому что никогда не знаешь, что может случиться.
– Это мне неинтересно. Я хотел увидеть свою зарплату отлитой в золоте вокруг прекрасной шеи Черил Домброски.
– Она тебя отвергла?
– Да, отвергла. – Саверио было нелегко признать это вслух.
– Тогда ну ее к черту.
– Справедливо. Если бы она меня любила, я бы отдал ей все, что у меня есть.
– Ты от нее глаз оторвать не можешь, – улыбнулся отец.
– Вот будь у меня девушка, уж я бы хорошо с ней обращался. Потому я тебя и ругаю, Па. У тебя же есть девушка. Надо хорошо с ней обращаться.
– Ты ничего не знаешь.
– Кое-что я все-таки знаю. Например, что грех любить девушку и не показывать ей этого.
– Ай, оставь, – отмахнулся Леоне.
– Ты даже не понимаешь, как тебе повезло. Однажды поймешь, но будет слишком поздно, – выпалил сын напоследок и оставил отца одного на кухне.
По пути к себе на второй этаж он увидел, что мать сидит в гостиной у радио. Розарии было сорок лет, и седина только начинала пробиваться в ее черных волосах. Она сохранила стройную фигуру, а черты лица выдавали коренную венецианку – точеный нос, прекрасные карие глаза.
Розария украсила их скромный дом как смогла: покрасила стены в веселый желтый цвет, то и дело до блеска натирала воском серый линолеум, сшила муслиновые занавески – вроде простые, но по-своему изящные, с оборочками по низу. Украшения для рождественской елки она тоже изготовила своими руками, и теперь эти невесомые, будто сотканные из паутинок кружевные звездочки эффектно свисали с колючих ветвей. Саверио не раз замечал, что мать изо всех сил старается привнести хоть немного красоты в их жизнь.
– С тобой все хорошо, Ма? – заботливо спросил он.
– Да, да. – Она отмахнулась от сына тем же жестом, который только что сделал ее муж.
– Мне очень жаль, что так вышло.
– Стул починить не получится, – вздохнула она. – По-моему, с этим не справится и десяток столяров. Дерево уже никуда не годится. Пойдет на розжиг.
– Я куплю тебе новый стул.
– Лучше отложи деньги.
– Я так и сделал, Ма. Они наверху, под матрацем. Когда я наконец-то потратил деньги на что-то красивое, ничего хорошего из этого не вышло.
– Очень жаль, – сказала мать.
– Может, в следующий раз получится, – улыбнулся Саверио.
– Мне нравится наша елка, – заметила Розария, разглядывая елку от пола до макушки. – Будет грустно ее разбирать после Богоявления.
– Ты здорово ее украсила.
– Спасибо, Сав.
– Ты купила мне шляпу? – Саверио поднял стоявшую под елкой большую круглую коробку в оберточной бумаге.
– Да ты подглядел!
– Не-а, просто догадался по коробке, она ведь круглая.
– Я ее плохо завернула, – сказала мать извиняющимся тоном.
– Все отлично, Ма.
– Надеюсь, она тебе понравится.
– Шляпа мне нужна.
– Я знаю. – Она понизила голос: – В кепке ты не произведешь впечатления на руководителей оркестра. А я хочу, чтобы ты пошел на то прослушивание.
– Мне бы тоже хотелось, Ма.
– Ты всю душу вкладываешь в пение.
– Я верю в то, о чем пою, – признался он.
– Вот потому это так трогает людей.
Саверио сел рядом с матерью.
– Например, слова «В яслях дремлет дитя», – сказал он.
Розария обняла сына.
– Их написал человек, который держал на руках младенца, – улыбнулась она.
Саверио попытался отстраниться, но мать не отпускала и только крепче сжала его в объятиях.
– Ты навсегда останешься моим малышом.
– Ма! – смутился он.
– Я вырастила хорошего сына. Настоящего артиста. Я хочу, чтобы ты им стал. Помнишь, ты раньше писал стихи. Ты ведь мог бы сочинять песни – такие, как эта.
– Наверное, можно попробовать, – согласился он.
– Надо пробовать. Надо использовать свой талант. Грех этого не делать.