Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Но теперь от страха, а не от ужасного вида раны. К ней я уже как-то притерпелась.
Хотелось дать себе немного времени, чтобы собраться духом. Но у меня его не было. Борис мог прийти в сознание в любую секунду. Я принесла доски и порвала на бинты чистую простынь. Шкаф с постельными принадлежностями остался цел.
Я не давала себе ни секунды передышки, стараясь все делать очень быстро. Если бы я остановилась, мне было бы гораздо тяжелее снова взять себя в руки и начать делать то, что нужно.
Поэтому присела на корточки, не обращая внимания, как в голую коленку впивается что-то острое. Взялась двумя руками за ногу и резко, изо всех сил, дернула ее вниз и в сторону, ставя ногу на положенное ей место. Я думала, у меня ничего не получится. Но нога неожиданно легко встала на место.
Из потревоженной раны хлынула кровь. Пришлось снова наложить жгут из полоски ткани чуть выше раны, чтобы остановить кровотечение. Потом я обмыла рану остатками воды и крепко, как только могла забинтовала ногу, стараясь зафиксировать ее в нужном положении. Примотала к ноге доски вместо шин и привязала в нескольких местах, чтобы они двигались как можно меньше.
Когда все было закончено, я плюхнулась рядом с Борисом и наконец-то дала волю слезам.
— Не плачь, — тихий шепот Бориса прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. Повернулась к нему. Если раньше он был просто бледный, то сейчас после моего неумелого лечения все изменилось. Он резко осунулся, черты лица заострились, а кожа посерела. За все мои сорок лет я ни разу не сталкивалась со смертью, но сразу поняла, это она… — мне осталось совсем немного. Ася, ты прямо сейчас должна пойти к Пределам и позвать помощь. Поняла?! Кричи громко. Они тебя услышат. В ссылку отправили не тебя, а меня, они должны вернуть тебя обратно.
— Нет, — замотала я головой, — я никуда не пойду!
Это было глупо. Я понимала. Но как уйти и оставить его умирать одного? Я так не смогла бы.
— Пойдешь, — Борис закрыл глаза. Его веки потемнели, и теперь казалось, что вместо глаз у него черные провалы. Это было так страшно, что даже Псиц, про которого я забыла из-за всех переживаний, завыл, глядя на умирающего хозяина.
— Я не оставлю тебя, — замотала я головой. И добавила сдавлено, — потом пойду.
Борис еле заметно улыбнулся, растягивая синие, обескровленные губы.
— Не глупи, — прошептал он, — я некромант. Моя смерть будет ужасной…
— Вот именно, — я всхлипнула, в носу стало мокро от слез, которые я пыталась сдержать, — ты некромант. Ты отогнал смерть от меня. Значит и от себя тоже сможешь.
— От себя не могу, — улыбнулся он снова. — Тьма мне ближе света, Ася. Она будет рада вернуться туда, откуда ее изгнали.
— Что? — не поняла я, чувствуя какой-то подвох…
— Я родился не-живым, — на губах Бориса показалась пена, — светлые мнишки заменили тьму в моей душе на свет… чтобы я жил…
— Мне все равно, — снова не согласилась я с доводами разума, — Я не уйду. Я не смогу оставить тебя одного.
Но Борис ничего не ответил. Он опять потерял сознание.
Я всхлипнула. С одной стороны я понимала, то ничего сделать уже нельзя. А значит Борис прав. Мне надо идти к Пределам и просить помощи у живых.
А с другой… какая разница когда я пойду к Пределам? Прямо сейчас или потом? Никакой. Значит я просто посижу с ним. И только когда Борис умрет, пойду к живым. Это будет правильно. Все же, как ни крути, а он мне по своему дорог. Ему не удалось стать моим любимым, но моим другом он точно стал. А друзей не бросают… Поэтому я взяла на руки жалобно скулящего псица, принялась гладить его, успокаивая и животное, и себя. Попробовала взять Бориса за руку, но его ладони были такими неестественно холодными, что мне стало жутко. И я сделала вид, что только хотела поправить его руку.
Я просто ждала, когда все закончится.
Иногда мне казалось, что уже все… тогда я наклонялась к нему, чтобы убедиться, что все закончилось, но каждый раз слышала, как воздух с тихим шорохом выходит из его легких. Борис все еще дышал.
Время до полудня тянулось очень долго. Я устала так сильно, будто прошло не несколько часов, а несколько дней. Хотя ни голода, ни жажды не чувствовала. Нервы были напряжены до предела, и даже мысль о том, то стоило бы найти вчерашнюю рыбу и поесть, вызывали тошноту.
Я уже не плакала. Слезы высохли, а в груди было пусто. Я механически чесала псица под подбородком и за ушами.
— Жарко… — выдохнул Борис. Он произнес это так четко и громко, что я вздрогнула. Обернулась. Он по-прежнему был бледен и выглядел ничуть не лучше покойника. Но я чувствовала, что-то снова изменилось. Возможно, жар от температуры? Но тогда получается, осталась еще крохотная надежда? Значит организм борется?