Кажется, он сходит с ума.
Его тревожило, что Имоджин вызывает в нем такие сильные чувства. Он нежно погладил ее по голове, теперь уже точно зная, что без нее для него нет жизни.
Она ухитрилась забраться в его душу так глубоко, что никаким острием ее оттуда не выковырять. А он этого и не хочет. Без нее он теперь не представлял себе жизни.
Вот почему так яростно горела ревность и мучило сомнение. Как он мог оставаться спокойным, зная, что Имоджин у него в душе, а он у нее? Неизвестно.
Что, если она легко представляет себе жизнь без него? Они могут сколько угодно заниматься любовью, но какое это имеет значение, если она может оставить его и уйти, не оглядываясь?
Ее душа была загадкой. Только он приблизится, как она уже исчезает, и он цепляется за ничто; его страшило это ничто. Он уткнулся в ее волосы, стараясь в их тепле избавиться от страха.
Имоджин погладила Роберта по небритому подбородку и почувствовала, как он сжал челюсти. Кажется, она поняла, что он тонет в пучине ревности и страха, и старается его утешить, хотя сама вызвала это смятение чувств.
Он смутился еще больше. Раньше он не сопровождал ласками животную страсть, которую удовлетворял легко и просто. Никогда раньше он не занимался любовью с нежностью и, честно говоря, не замечал ее отсутствия. Сейчас он не мог себе представить, как раньше жил без ласк Имоджин.
– Я вот что подумала, – прошептала она и даже вздрогнула от звука своего голоса в тишине. Он оторвался от умиротворяющих мягких волос и приподнялся, опершись на локоть. У него опять захватило дух от ее красоты. Он почувствовал себя так, как в первый раз, когда обнял ее в сиянии зимнего солнца.
Но больше всего изумляло то, что его влечет к ней не столько ее красота, сколько хрупкая сила расцветающего духа, именно в ней причина того, что он не мыслил жизни без нее.
– И что же? – беспечно спросил он, старательно пряча обуревавшие его чувства. На ее лице блуждала порочная улыбка.
– Тебе, пожалуй, придется больше практиковаться, чтобы убедиться, что мы все делаем правильно, – промурлыкала она и потрогала улыбку на его губах. Он не удержался и прикусил кончик ее пальца, она пискнула, но оставила руку его бархатному языку.
– Вообще-то, если мы будем это делать еще правильнее, я могу скончаться. Когда ты до меня дотрагиваешься, я ни о чем не могу думать.
– Надо будет запомнить, – пробурчал он.
– Уж запомни. – Она теснее прижалась к нему. – И помни, что потом мысли опять ко мне возвращаются. Так вот, я думала… Что же я думала? Что у меня больше нет причин сидеть взаперти, я, так сказать, опрокинула лодку. Как я могу прятаться в своей комнате теперь, когда убедилась, что с небольшой помощью способна выйти в этот большой мир?
Он поцеловал ее в макушку, молча выражая понимание и сочувствие.
– Полагаю, можно бы начать с сегодняшнего ужина? – осторожно спросила она. Он увидел, что она прикусила губу, и забеспокоился. – Если бы ты помог мне с едой, я бы перестала выставлять себя полной дурой.
– Я, конечно, буду рад помочь, но, пожалуй, это не лучшая идея. – Видя замешательство Имоджин, Роберт погладил ее по голой спине. – Видишь ли, когда я попробовал тебе помочь с едой на свадебном пиру, меня охватило такое вожделение, что я готов был изнасиловать тебя прямо на столе, – серьезно сказал он.
Ее лицо перестало гореть, но она продолжала улыбаться.
– Насколько я помню, не вожделение тебя охватило, а тираническое поведение. И ты меня не изнасиловал. Ты немного поговорил о том, что тебе надо будет сделать, а потом, что самое важное, улегся спать в кресле. Вот и все вожделение, – ехидно закончила она.
В наказание за то, что она могла хоть на секунду усомниться в его вожделении, он нагнулся и укусил ее в плечо.
– А если быть честным хоть на один процент, ночь я закончил в твоей кровати. Помнишь? – прошептал он ей в плечо, и она затрепетала от восторга.
– Незначительная деталь. Я уверена, ты можешь помочь мне за обедом, не изнывая от желания. К тому же меня не надо кормить, как ребенка, надо только помочь с набором еды. Свой рот я сама могу найти…
– Я тоже, – пробормотал он и тут же продемонстрировал свое умение в поисках ее рта. Когда поцелуй закончился, оба задохнулись.
– Вижу, что можешь, – сказала она с дрожащей улыбкой, и он поймал губами и эту улыбку. На этот раз Имоджин предвидела его движение, уперлась руками в грудь и оттолкнула, но с удовольствием поиграла волосами. – До того как меня грубо прервали, я говорила, что…
– Миледи, если хочешь, могу показать, что такое грубо, – прорычал он, но она продолжала:
– Что у меня нет проблем с умением есть, просто еда иногда проказничает и падает. Первые полгода я почти голодала, и пока не приноровилась есть, вся одежда была в пятнах. – Тон речи был легкий, но за этой легкостью Роберт чувствовал боль. – Теперь лучше, но… – Она теребила одеяло. – Но если ты поможешь…
– О чем разговор? Конечно, помогу. Ты еще спрашиваешь, – мягко упрекнул он. – Что я за муж, если меня остановят какие-то застольные манеры?
Почти два полных дня он доказывал, какой он муж. Они закрылись в комнате, окружили себя остывшими блюдами и пытались изобрести способ принудительного питания, как его в шутку назвал Роберт. Имоджин смеялась. Она удивлялась тому, как много смеется в эти дни. То, о чем Имоджин думала как о мучении, обернулось радостью.
Вначале было нелегко.
Она чувствовала пристальный взгляд Роберта как физическое прикосновение и нервничала, а от этого становилось еще труднее.
К середине первого дня она чуть не плакала от расстройства, но вместо того чтобы разразиться слезами, лишь швырнула ложку через всю комнату. Она испугалась, что эта ребяческая выходка рассердит Роберта и он оставит ее.
Давно ему пора это сделать.
Но он присел возле нее, погладил по шеке и сказал:
– В чем дело, Имоджин?
– По-моему, это называется слепота, – едко сказала она.
– Твоя выходка не имеет никакого отношения к слепоте, это просто вспышка раздражения, у зрячих такое тоже бывает.
Она скрестила руки на груди.
– И что?
Он раздраженно фыркнул и встал, отчего Имоджин почувствовала себя покинутой.
– Ничего. Я просто стараюсь понять, что с тобой. Извини, больше не буду.
Ей стало стыдно, она повесила голову.
– Ты на меня смотришь, – неохотно буркнула она.
– Что?
Она махнула рукой и встала.
– Плохо то, что я чувствую, как ты на меня смотришь, а когда ты смотришь, я ничего не могу делать! – крикнула она.
Секунду он молчал, потом она услышала смешок, который быстро перешел в хохот.
– И все это потому, что я на тебя смотрел! Господи, женщина, я всегда буду на тебя смотреть, если мне дадут хоть пол шанса!
Она уперла руки в бока и стала постукивать ногой. Он опять развеселился, плюхнулся в кресло – она слышала, как скрипнуло сиденье.
– Когда ты закончишь… – В ней нарастала ярость, но он, похоже, ничуть не испугался и затащил ее к себе на колени.
– О, Имоджин, – выдохнул он, прижав ее к себе. Она почувствовала, как напряжение постепенно уходит, сменяясь теплом его тела.
Они посидели молча, тишину нарушало только потрескивание дров в камине.
– Кажется, я сделала глупость, – медленно сказала она, и Роберт улыбнулся на ее обиженное признание.
– Что ж, по-моему, швыряние ножей из-за того, что я на тебя смотрю, можно считать чем-то в этом роде.
Она вздохнула и потерлась носом о его шею.
– Ненавижу чувство беспомощности. Меня выводит из себя, что ты это видишь. Я не способна делать то, что делает четырехлетний ребенок! По-моему, я не справлюсь.
– Конечно, справишься. – Он закрыл ей рот рукой, чтобы не дать возразить. – Не сразу, нет, но ты должна мне доверять, а я говорю, что ты справишься.