Не даю повернуть мужику ни рукой, ни ногой, ловлю испуганное, заплаканное лицо Анжелики и чувствую ее боль, как свою. У нее на щеке – кровь. Ярко – алая, ослепительная, режущая сетчатку. Все ее цвета пульсируют, но от этой пульсации больно и страшно. И потому я перехватываю ремень из рук этого придурка и перетягиваю его на шее борова.
Он хрипит.
— Тварь, ты сдохнешь, сука, — шипит он. Штаны слетают с его волосатой задницы, и я тяну его к полу, переворачиваю спиной на пол.
— Анжелика, — она смотрит на меня блестящими глазами и от страха и боли ничего не понимает. Я же бросаю быстрый взгляд на часы – все, времени совсем нет. Скоро бомба рванет. — Девочка моя, тебе нужно выбираться из дома.
— Сережа, Сережа, — она отмирает, бросается мне на грудь, но я жестом останавливаю ее. Смотрю серьезно и прямо.
— Сука-а-а-а, — извивается змеей Чопурия под моими ногами. Пинаю его по почкам, и он начинает хрипеть, губы синеют – кислорода почти не поступает в горло, перетянутое ремнем.
Наступаю на его мужское достоинство, и от этого глаза Чопурии краснеют, лезут из орбит. Боль адская, это понятно по его хрипам и стонам. Но мне хочется сделать еще больнее, еще хуже. Во мне будто просыпается демон, который был похоронен под пеплом все эти долгие годы.
— Не надо, Сережа, не надо, — тянет Анжелика меня за руку. Она, наконец, справилась с собой, вскакивает на ноги и поглядывает в сторону дверей, туда, где лежит безжизненным кулем последний охранник. — Уйдем отсюда.
Одной рукой я удерживаю вырывающегося Чопурию, а другой притягиваю Анжелику к себе.
— Беги на улицу. Там стоит моя машина. Ключи в замке зажигания. Мчи в наш дом, поняла?
— Я тебя не оставлю, — она ревет, слезы катятся градом, глаза мутные.
Встряхиваю ее, чтобы привести в сознание.
— Девочка моя, кроме тебя у меня никого нет. Прошу, уходи. Прямо сейчас.
— А ты? — она утирает тыльной стороной ладони глаза, хлюпает розовым носом.
Эмоции на грани, она никак не может меня услышать, а я держу себя в руках, чтобы не повысить голос и не напугать ее еще больше. Ее – мою сладкую, нежную, любимую…
Притягиваю ее к себе и быстро касаюсь ее нежных губ своими - сухими и жесткими.
— Быстро беги на улицу. Машина на той стороне дороги. Ты справишься.
Она вдруг кивает – понимает, что я не шучу, и в ее глазах вдруг проскальзывает понимание. Она сделала какой-то вывод – может быть, решила, что сюда сейчас нагрянет полиция, или другая вооруженная охрана, как было в том доме в лесу, куда я ее отвез первоначально. В любом случае, я думаю, чтобы она не догадалась о том, что будет дальше.
Потому что я –то уже прекрасно все понял, осознал.
Я смотрю на нее во все глаза.
Хочу запомнить ее такой, как сейчас: живой, невероятно красивой, родной. За эти несколько дней она стала мне ближе, чем кто-либо, пробралась мне под кожу, выжгла татуировкой свой образ на сердце. никто и никогда не пробирался в меня так глубоко, не пускал свои корни. Она – это самое важное, что было в моей жизни, и я жалею только об одном: что не успел сказать ей этого.
— Белоснежка, — говорю ей прямо в губы. — Я люблю тебя. Больше всех. Живи и будь счастлива.
В ее глазах проскальзывает недоумение, не понимание.
Но я тут же отталкиваю ее – не сильно, но ощутимо, в сторону двери.
— Беги скорее! — кричу, подгоняю.
Она отворачивается, и вдруг пропадает в дверях, которые ведут в другую комнату.
Я рычу – она меня ослушалась, не знаю, что у нее на уме. Вижу, как минутная стрелка на огромных часах дергается в сторону заветной цифры. Чееееерт.
Осталось совсем немного.
Я опускаю взгляд на Чопурию.
Его лицо побелело, губы стали синеватыми, они дрожат мелкой дрожью. Сильнее давлю в район паха.
— Вот мы и остались одни, ублюдок, — говорю ему тихо. — Он хрипит, но открывает глаза. Смотрит на меня, уже не пытается вырваться. Вижу, как мутнеет белок глаза. Знаю, что это предвестник скорой смерти. — Смотри, не обделайся.
В моих ушах пульсирует кровь, но я все знаю, все знаю. Я готов.
Поднимаю голову, смотрю вперед, через окно, за которым наблюдали горе-охранники Чопурии и вижу, как Анжелика несется во весь дух из дома в сторону калитки. Прижимает к груди какую-то черную сумку. Качаю головой: все делает по-своему, очень сильной оказалась эта слабая девушка…
— Что, не можешь угрожать мне также, как угрожал девчонкам? Ты убил мою сестру. И за это поплатишься.
В его глазах пробегает тень, и тут же вдруг губы скалятся. Смертельная маска уже заострила нос, он тоже понял, что жить ему осталось совсем немного.