Мысли Джейн часто возвращались к Гастингсу. Его глаза непрестанно следили за ней, словно он ждал малейшего намека на то, что король устал от нее. Она не могла забыть ждущий, страстный взгляд его глаз.
Тревожила ее и королева. Что означали те холодные, спокойные улыбки, которыми она одаривала ее?
Джейн содрогнулась; жизнь при дворе была веселой, но гораздо более суровой и безжалостной, чем в простых домах на Ломбардной улице или в Чипсайде. Расточительные банкеты, изысканные развлечения, ослепительные одежды вполне могли бы приличествовать двору какого-нибудь восточного монарха. Здесь приветствовалась распущенность нравов: днем становились любовниками – а вечером расставались; любовниками и любовницами обменивались – и обсуждали их позже. Амурные приключения были главным занятием двора; и разве можно закрывать глаза на то, что король в этом деле – законодатель моды! Вот сейчас он очень сильно влюблен в нее. И вновь она вернулась к вопросу, который стал главным в ее жизни: надолго ли?..
У придворной жизни была и обратная сторона: вместо беспечности – жестокость, вместо блеска – ужас, вместо любви – ненависть. Бездумно сказанное слово – человека отправляли в Тауэр, и о нем больше никто никогда не слышал. А в центре всего этого был ее Эдуард, самый блистательный представитель самого блистательного двора, самый любимый и самый ненавистный. Ради этого человека, который, как говорят, правил жизнями тысяч людей, Джейн отказалась от спокойной безопасной жизни в доме мужа.
С каждым днем она узнавала короля все больше и больше – и наконец обнаружила, что он очень отличается от красавца-купца, которому она отдала свою любовь. Он был чрезмерно тщеславен – порой до наивности. С самодовольным видом король вертелся перед зеркалом, неутомимо восхищаясь собой, он просил ее стать рядом с ним и, притворяясь, что в восторге от нее, на самом деле любовался собой. Но больше всего она боялась его приступов ярости. Они случались не часто, потому что по характеру он был добродушно-веселым, но когда он выходил из себя, это было ужасно. Джейн была свидетельницей того, как он разгневался на портного, испортившего новый камзол; король грозил его высечь. Она спасла беднягу. Королю нравилось, когда женщины просили его о чем-то; она начала понимать, что он хотел видеть себя сильным человеком – слабым он готов был казаться лишь там, где дело касалось любви. Больше всего ему нравилось оказывать любезности женщинам.
История с портным получила огласку. Люди, попавшие в беду, разыскивали ее, умоляли вступиться за них. Только вчера приходила женщина, прося аудиенции. Это была миссис Бэнстер из Ист-Чипа, владелица небольшой пирожковой лавки. Ее сын Чарли попал в беду. Он сказал что-то против короля – и его заточили в Тауэр. Она боялась, что ему отрежут уши. Мальчику было всего лишь четырнадцать лет.
Джейн казалось, что она все еще слышит голос его матери: «Жалости ради, леди… Жалости ради!..» Мальчик сказал лишь то, что до него говорили многие:
– Эдуард убил короля Генриха, а король Генрих был святой.
Прошлой ночью Джейн пыталась попросить Эдуарда простить мальчика. Она выбрала момент, когда он расслабившись лежал возле нее.
– Эдуард, – сказала она, – я хочу тебя кое о чем попросить…
– Слушаю… – Его голос звучал невнятно и сонно.
Она рассказала о женщине и мальчике, которому должны были отрезать уши. Она ждала, что его это ужаснет. Но не тут-то было. Эдуарду пришлось пережить слишком много кровавых сражений, чтобы расстраиваться из-за подобных историй. Сонный, он притянул ее к себе и слегка укусил за ухо: «У тебя прелестные ушки, Джейн. А что, если я их откушу? Ты не должна соблазнять меня своими разговорами об ушах».
Она была глубоко шокирована и даже не старалась скрыть своих чувств:
– Как ты можешь, когда этот бедный мальчик… он ведь ребенок… сидит в Тауэре? Эдуард, ты должен выслушать меня. Я не могу спать, я все время думаю о нем.
– Это измена. Ты не должна думать ни о ком, кроме меня.
– Эдуард, разве ты не сделаешь хоть что-нибудь для меня?
– Все для тебя, дорогая.
– Тогда освободи этого мальчика.
– А что он сделал?
– Просто повторил пустую болтовню.
– Обо мне? Тогда, если у него не будет ушей, чтобы слушать пустую болтовню, мне будет лучше, разве не так?
Он повернулся на спину, и она увидела жесткие складки вокруг его рта.
– Но, Эдуард, я прошу тебя…
– Что он сказал?
– Что-то о смерти короля Генриха… Это была ошибка.
Она увидела, как изменилось выражение его лица, узнала виноватый взгляд. Он хотел казаться хорошим, хотел быть милосердным, хотел, чтобы вокруг него смеялись и чтобы люди обожали его, ему не нравилось считать себя жестоким убийцей. «Убийцей? – подумала она. – Что же получается, мой Эдуард – убийца?!»
– Моя дорогая Джейн, – сказал он ледяным голосом. – Ты не должна вмешиваться в эти дела. Мальчишка заслуживает своей участи. Мы не можем позволить нашим врагам говорить о нас гадости. Из подобных разговоров вырастает непокорность. Ты не должна просить нас простить наших врагов.
Они лежали на кровати рядом друг с другом, но казалось, их разделяла огромная пропасть. «Неужели это конец? – спрашивала себя Джейн. – А если нет, то как скоро он наступит?»
Она обнаружила, что он жесток, но это не могло убить ее любовь. Она была настолько очарована им, что у нее не было сил сопротивляться. Ей захотелось придвинуться к нему, попросить прощения, сказать, что она больше никогда не будет вмешиваться в его дела. Она любила его безгранично.
Внезапно король пробудился и потянулся к ней.
– Джейн! – сказал он все еще сонным голосом, в котором тем не менее уже чувствовалось желание. Он притянул ее к себе. – Как! У тебя мокрые щеки! Что беспокоит тебя, Джейн? – В его голосе звучала прежняя нежность, смягчившая ее страхи, стершая все эмоции, кроме растущей, захватывающей радости.
– Боюсь, что я провинилась перед тобой.
Он засмеялся.
– Нет, у тебя бы это не получилось. Ты нежная, маленькая и прелестная, и я тебя люблю.
– Тогда… все как прежде?
– Дай мне твои губки, моя миленькая, – сказал он, – и они будут выкупом за уши мальчика. Такая сделка тебя устроит?
Но после, когда она лежала без сна, страх вернулся к ней. Она спасла мальчика, но получила вселяющее страх представление о том, что такое королевская власть и королевская жестокость.
И все же – без этого человека она не может чувствовать себя счастливой. Она вынуждена по-прежнему смирять себя. Но она окутает его любовью, и он не сможет вырваться от нее; она оплетет его такими тонкими и гибкими сетями, что они не будут для него обременительными, так как он не заметит и не почувствует их.
Она уже засыпала, когда услышала утреннее оживление во дворце.
В коридоре, ведущем из ее покоев, Джейн столкнулась лицом к лицу с Гастингсом. Впервые с тех пор, как она пришла во дворец, они встретились с глазу на глаз. Она было поторопилась пройти мимо, но он загородил ей путь.
– Прошу вас, позвольте мне пройти. Он не двинулся с места.
– Сколько мне еще ждать, Джейн? – спросил он.
– Я не понимаю вас, милорд.
– Думаю, понимаешь.
– Если я правильно понимаю, милорд Гастингс, вас можно счесть не кем иным, как глупцом.
– Всякий человек, позволивший себе влюбиться так, как я, и есть глупец.
– Будь я на вашем месте, я бы поговорила об этих делах с теми, кому будет интересно слушать.
– Тебя не интересуют мои любовные дела, потому что ты сама по уши влюблена в короля, но когда это кончится…
– Я нахожу ваше поведение столь же предосудительным в Вестминстере, каким оно было и на Ломбардной улице.