А как она смотрела на детей? С любовью и лаской, будто это были ее собственные дети. Говоря с ними, графиня источала искреннюю заботу и привязанность, и с незамутненной радостью демонстрировала свою гордость за них.
Еще голос. Аттавио запомнил его тихим и шелестящим, с вечными нотками опасения и страха. Сейчас же он лился спокойно и уравновешенно, как лесной ручеек, и при этом уверенно, а при необходимости — и бесстрашно, даже дерзко.
Вот только мужчине все равно было непонятно — благодаря ему счет супруги был баснословным, почти бесстыдно большим. Какого же черта она играет этот спектакль и исполняет роль безродной и скромной учительницы, когда как могла совершенно спокойно снимать целый дом, нанять штат слуг и содержать хоть одного, хоть двух любовников?
Нет!
Она сняла какую-то захудалую комнатенку и учительствует в доме разбогатевшего торговца! Носит вдовий наряд и молчаливо сносит насмешки и пренебрежительное отношение.
— Но вы отпустили меня, — тихий, но уверенный голос Мираэль вырывает его из пространных размышлений, заставив сконцентрироваться на озвучивших эту фразу губах.
Очень красивых, надо сказать, губах.
Полные, ярко-алые, даже на вид мягкие и почему вдруг показавшимися ему очень притягательными.
У его юной жены маленький и аристократический ротик. С белыми и ровными зубками и наверняка свежим, как весенний луг, дыханием. Такие, как Мира, очень пристально следят за своей гигиеной, стараясь быть идеальной во всем всем — от пальчика на ноге до последнего волоска шевелюры.
Длинной, густой и блестящей, как у лошади самых благородных и исключительных кровей. Их Аттавио тоже помнил. Распущенные, они струились вьющимися и рассыпчатыми прядями до самых бедер. Отражали падающий на них свет и создавали вокруг тонкой фигурки сияющий ореол. Сейчас они были уложены в слишком уж строгую и тугую прическу — настолько старательно, что ни один волосок не мог вырваться на свободу без позволения.
— Отпустил, — не стал противиться граф, — Но лишь на время. У нас у всех есть свои обязательства, Мираэль. Пора тебе вспомнить о своих.
Закатит ли она истерику? Взбрыкнет, как норовистая козочка, и осыплет ли оскорблениями за невыполненное обещание?
Хотя на деле ничего ей Аттавио не обещал.
Да, отпустил.
Она его не интересовала, эта молодая аристократка из обедневшего рода, которую он просто купил, чтобы получить графский титул. И потому действительно отправил «погулять», чтобы та потешила свою душеньку да чтоб под ногами не мешалась и не мельтешила.
Хотя, надо сказать, она никогда не доставляла даже мельчайших проблем. Была скромна, молчалива и совершенно не надоедлива. Рико так вообще, кажется, был в нее немного влюблен и на все лады распевал о достоинствах молодой графини, покуда она жила с мужем.
Вот и сейчас Мираэль промолчала. Умная девочка, она, видимо, что-то сопоставила у себя в головке, произвела нехитрые подсчеты и в итоге немного грустно вздохнула.
— У меня есть хотя бы пару дней, мессир? — обратив на супруга в миг похолодевшие глаза, поинтересовалась девушка, — Собрать вещи, рассчитаться и попрощаться с детьми.
— У тебя будет даже больше. Как насчет недели, госпожа графиня? Недели вам хватит?
Глава 6. Супружество. Снова?
Это было жестоко со стороны судьбы — после того, как Мираэль уверенно сообщила детям, что не собирается ни замуж, ни уходить от них, забирать свои слова обратно.
Но что она могла?
Мира не стала задавать вопросы мужу, потому что и так все поняла. Наверняка, в том обществе, в которое новоиспеченный граф нырнул с головой, поползли толки и шепотки — а куда пропала его дражайшая супруга? Жива ли она? Здорова? А если нет? Почему Аттавио скрывает ее?
Наверняка, у мужчины были еще причины отыскать ее и вернуть. Но что девушке до них?
Да, определенно было горько отказываться от свободной жизни в угоду мужскому эго. Но традиции и устои, впитанные с молоком матери, а также воспитание не позволили ей взбрыкнуть и показать свое «фи». Она покорно приняла свою судьбу, хотя внутренне страдала и мучилась.
За что? За что бог-творец наделил ее такой судьбой — капризной и беспощадной?
Решив не откладывать разговор в долгий ящик, на следующий же день после званого вечера она попросила чету Копш об аудиенции. И коротко, без всяких отступлений, сообщила, что определенные семейные обстоятельства вынуждают ее покинуть Фэрдер и вернуться домой. Поэтому, увы, она не сможет продолжить свою службу.
Рауль Копш отнесся к этой новости по-мужски философски. А вот Заира….
— Да как вы можете?! — выпалила возмущенно женщина, — Какие еще обстоятельства? Какие еще семейные дела?!
— Я не стала ничего говорить вчера, чтобы не отвлекать вас от дел, — сохраняя невозмутимый тон голоса, парировала Мира, — Но и детали сообщить, простите, не могу. Лишь могу сказать, что мне правда очень жаль, ведь привязалась и к этому дому, и особенно, конечно, к детям…
— Столько трудов! Столько времени! И все коту под хвост?! Это безответственно, госпожа Дэрташ!
— К сожалению, порой обстоятельства выше нас. Я надеялась, что смогу решить этот вопрос, но, увы, у меня не получилось. В конце концов, я всего лишь слабая женщина, без покровителя и… поддержки…
Покривила тут душой, да. Но не сказать же, что ее отъезда требует тот самый «покровитель»!
Заира еще несколько минут расточала яд и недовольство, пока ее муж не прервал свою супругу властным движением руки.
— Я понимаю вас, Мира, хотя, надо отметить, весьма огорчен, — сказал мужчина. — Вы сами скажете детям о своем увольнении? Или это сделать гувернантке?
— Я сама, — Мира не сдержалась и горько вздохнула, — Хотя это будет непростой разговор…
И она, разумеется, оказалась права. Дети, как того и следовало ожидать, восприняли новость от своей учительнице куда как хуже.
Лаура не удержалась — расплакалась. Стала ругаться, наплевав на нормы приличий, Дэни обиженно поджал губы и дулся, пока не присоединился в сестре — его серые глаза тоже заблестели и по щеке скатилась большая и прозрачная слеза.
— Предательница! — обвинила Миру девочка, — Ты же обещала!
— Мне очень-очень жаль, дорогие мои, — горестно посетовала девушка и, опустившись перед ребятами на колени, мягко, но уверенно сжала их ладошки. Но дети синхронно вырвались из ее рук и отступили назад, с неприязнью глядя на своего друга. — Я помню, что говорила вам… и в тот момент была полностью уверена в своих словах. Оттого мне еще горше, что вынуждена оставить вас. Но вы умненькие ребятишки. И всем азам и даже больше вы уже научились. Если родители не найдут никого мне на замену, вы можете заниматься дальше сами. И у вас несомненно все получится, как в свое время получилось и у меня…
— Но это уже будет не то! — возмутился мальчик, с яростью качнув головой, — Я хочу, чтобы ты осталась! И продолжила нас учить дальше!
— Я не могу, милый, — с сожалением прошептала девушка, — Как бы я того сама не хотела — не могу! Я должна подчиниться…
— Ты врешь! Ты никому и никогда не подчиняешься! Ты всегда живешь так, как хочешь, а сейчас просто хочешь нас бросить! — взвилась Лаура.
— Это не так, дорогая… Не смотрите на это так, пожалуйста, мне самой очень горько. Мы же с вами друзья, вы мои самые любимые и талантливые ученики, разве я согласилась бы по своей воле оставить вас?
— Так откажись! Не едь никуда!
— Я не могу! У меня есть обязательства!
— А перед нами, что, нет?! Вот как получается?! На кого ты нас обмениваешь?! На тех, вчерашних, да?
— Дорогие, я вообще больше не буду преподавать… и для меня это смерти подобно. Я уезжаю из Фэрдера и вряд ли смогу когда-нибудь вернуться…
— Ну и уезжай! — закричала девочка, продолжая лить злые и колючие слезы, — Уезжай и никогда не возвращайся! И больше не приходи к нам! Дэни, идем!