Глава 11. Отъезд
Мираэль просыпается рано — слишком рано. Осеннее утро едва ли начало озарять небо, которое видно через окно, и убранство комнаты не совсем четко можно разглядеть в утренних сумерках, но девушка, открыв глаза, тут же оказывается втянута в страшный водоворот ощущений и мыслей.
То, что произошло накануне, полностью перевернуло сознание девушки. И столкнуло лицом к лицу с непритязательной реальностью, в котором все было слишком… неправильно. И неестественно.
То, что Аттавио сделал с ней, было постыдно и развратно. Но она позволила графу сделать с ней это и раскрыть что-то, скрывающее глубоко внутри, а после — испытать что-то невозможное и потрясающее, с чем она никогда не сталкивалась.
Но подходящее слово подобрать все же могла.
И имя ему — похоть.
Страшная, неправильная, осуждаемая в обществе, но…
Какая же сладкая и привлекательная.
Похоть.
Желание.
Страсть.
О, она прекрасно помнит это жжение внизу живота. И прикосновение ладоней и губ на своей обнаженной коже. Это было… приятно…
Слишком приятно. И напрочь лишающий воли.
Взвыв от отчаяния, Мираэль утыкается лицом в подушку и с головой накрывается одеялом.
Как она могла?! Бог-творец, как она могла поддаться соблазну и отключить собственные принципы и мораль?! Как смогла допустить, чтобы этот мужчина, ее, по сути фиктивный муж, ласкал ее столь откровенным образом, заставлял стонать и дрожать от желания, а потом, потерявшуюся от переизбытка ощущений, отнести заботливо в постель, как использованную в свою угоду куклу?
Стыдно-то как…
И за свое тело стыдно — отзывчивое и откликающееся на возбуждающие прикосновения и движения. За тяжелое дыхание стыдно, и всхлипы. За бесстыдно подставленные губы и грудь, пылающую кожу и спазмы в неприличном месте. За дрожь и руки, которые цеплялись в мужские плечи, будто те были плотом, кинутым утопающему в океан…
Безумие чистой воды…
И нет ей никакого оправдания…
Но… какие же сладкие это были ощущения… Эти толчки и искорки, пробегающие по всем ее телу, сладкие и уверенные объятия, поцелуи и страстные укусы.
Да от одних воспоминаний ее уже выгибает и корежит! И…
Хочется…
Хочется еще…
— Бог-творец, за что…? — шепчет тоскливо девушка, зарываясь в подушки еще глубже и не чувствуя, что вот-вот и она начнет задыхаться. — Почему…? Чудовищно, просто чудовищно…
Не в силах больше терпеть в своей душе жуткий ураган, Мира резко поднимается и бежит в ванную. Долго плещется в холодной воде, пока зубы не начинает сводить от озноба, и неистово расчесывает свои волосы, чтобы заплести в самую максимально тугую косу.
Одевается тоже тщательно и нарочито строго, чтобы после, оглядев себя в зеркале, удовлетворенно кивнуть своему отражению. То, что нужно. И даже никакого предательского румянца и странного, какого-то безумного, блеска в глазах.
Не дожидаясь, когда к ней придет горничная, девушка сама спускается вниз, на кухню, чтобы приготовить незамысловатый завтрак и чаю. Но кухарка уже там, и она удивляется появлению графини и тут же тушуется.
— Доброе утро, Клара, — приветственно улыбнувшись, здоровается Мираэль, переступая порог, — Простите за вторжение, я вам не помешаю, правда. Просто встала рано.
— Доброе утро, госпожа Тордуар, — тут же начинает суетиться полная высокая женщина с плотным чепцом на голове, — Да-да, рановато вы. Что бы хотели? Кофе? Чай? Бутерброды? Или кашу? Я все приготовлю в один момент!
— Да я бы и сама справилась…
— Что вы, что вы, графиня… как можно? Идите в гостиную, я мигом все принесу!
— А можно я здесь побуду?
— Но я… собиралась тесто мести… на блинчики и вафли…
— Так я вам помогу! — радуется девушка, надеясь занять себя делом.
— Как можно?! — повторяет испуганно кухарка.
— Можно-можно, — смеется Мира, — Не бойтесь, я умею готовить.
— Не сомневаюсь, но…
— Пожалуйста, Клара!
Кухарка смотрит на графиню с недоумением. И видит перед собой красивую и молоденькую девушку в хорошо знакомом черном одеянии, в котором она совершенно не похожа на ту изысканную даму, которой та была вчера, и позавчера, и особенно три дня назад.
Они не раз встречались раньше — на рынке или в таверне, где Клара работала пару лет назад, на улице или на праздниках. И Мираэль всегда была учтива и вежлива, не видя особой разницы между простой кухаркой и женой мэра.
Это подкупало.
Но факт ее замужества со столичным графом все поменяло в одно мгновение. И теперь женщина не знала, могла ли она позволить себе прежние, приятельские, отношения.
Однако Мираэль сама решает этот вопрос. Беззаботно воркуя и умело порхая по кухне, она с легкостью вовлекает Клару в незамысловатую беседу — совершенно обычную и понятную им обоим — и одновременно ловко занимается делом. Ее ручки с легкостью перебирают крупу и овощи, чистят и режут, переставляют посуду и наполняют кастрюльки водой или молоком. Когда Клара делится с ней поварскими секретиками, она понимающе кивает и то и дело задает наводящие вопросы, демонстрируя искренний интерес и внимание. Когда кухарка отвлекается и стоящее на плите молоко почти убегает — вовремя снимает его с огня и отвлекает расстроенную женщину незатейливым анекдотом.
А после ловко и бойко замешивает тесто для пирога, рассказывая один забавный случай из своей учительской жизни.
И, конечно же, беседующие женщины не сразу замечают, что на кухне появляется еще один гость, который с интересом глядит на них и прислушивается.
— Ой! Доброе утро, господин граф! — тушуется Клара, наконец-то увидев в дверях прислонившегося к косяку Аттавио, — Простите! Мы, наверное, слишком громко…
— Доброе утро, — приветственно кивает мужчина, обрывая ее, — Нет. Не слишком. Но мне стало интересно, куда запропастилась моя дражайшая супруга. И мне подсказали, что она забирает вашу работу.
Пока Клара что-то виновато бормочет в ответ, Мираэль судорожно пытается справиться с собственными нервами. При виде мужа всё, от чего она так старательно отвлекалась, вновь накинулось на нее с новой силой, заставив покраснеть и смутиться. Поэтому, вместо того, чтобы принять, как она того планировала, невозмутимый вид, девушка зажимается, ярко краснеет и все свое внимание обращает на тесто под своими руками.
Аттавио едва не смеется, наблюдая эту картину. И, пройдя вперед, встает рядом с женой и наклоняет голову, чтобы пытливо заглянуть в ее якобы сосредоточенное на выпечке лицо. И, конечно же, замечает и поджатые от старания губы, и ярко-красные пятна на скулах, и нахмуренные бровки.
— Госпожа Клара? — беспечно окликает кухарку Аттавио, — Не могли бы оставить нас с графиней наедине?
— Что?! — одновременно вопрошают потрясенные Мираэль и Клара.
— А как же… завтрак? — неуверенно произносит кухарка, хлопая глазами.
— А мне его жена накроет, так что не беспокойтесь, — серьезно отвечает мужчина, — Смотрю, у вас все готово, так что воспользуйтесь моментом и идите передохните. Вы ж с самого утра на ногах, госпожа Клара.
— Но как же…
— Идите-идите! И не беспокойтесь, не съем я графиню. Сами видите — она ж худая, как жердь!
Мираэль недовольно фыркает, но не перечит. Как и кухарка, которая, переводя удивленный взгляд с графа на его жену и обратно, поспешно вытирает руки о фартук и снимает его.
«Какие дела-то чудные! — думает она, выходя с кухни и аккуратно прикрывая за собой дверь, — А почему нельзя было пригласить свою жену в гостиную и там поговорить, коль так срочно понадобилось? Даже завтрака не дождался… Ох, молодежь… Но ведь это хорошо, не так ли?»
Придя в такому туманному выводу, Клара легкомысленно и как-то по-молодому усмехается. Не зря ж, наверное, накануне хозяева изволили откушать не в столовой, а в спальне Мираэль. А потом, как шепнула одна горничная, Аттавио, покинув жену, ходил с какой-то странной улыбкой, хотя ранее за ним такого не наблюдали.
Оставшись наедине с мужем, Мираэль едва не выругалась. Что ему надо? Зачем пришел? И зачем выгнал кухарку?