По крайней мере, она больше не делала попыток оттолкнуть его, отпрянуть и сбежать. Скорее, наоборот. Испробовав с мужем пока только первые уроки чувственного наслаждения, юная графиня вошла во вкус. И таки проявила свою натуру — яркую и сладострастную. В конце концов, несмотря на миниатюрное сложение и кажущуюся юность, она была вполне взрослой и зрелой. И женское тело, видимо, потребовало свое и ожидаемо откликнулась на опытного любовника.
И как же, черт возьми, было снова приятно осознавать, что до Аттавио у нее никого было! Мираэль, несомненно, откликалась на плотское удовольствие, но и одновременно — страшно смущалась. Раскрывала свои объятья — и стыдливо отводила взгляд и закусывала губы при особенно откровенной ласке. Тянулась в ответ — и все же зажималась и возмущенно пыхтела, когда муж делал что-то… этакое…
Например, ласкал ее ртом.
Или ставил на колени и брал сзади.
А еще, положив миниатюрную ручку на свой член, показывал, побуждая к изучению и обучению такой стороне удовольствия.
Или заставлял двигаться самой, сидя верхом, и трогать себя.
Возможно, это оказалось немного чересчур для первого дня, но переступить чопорность и врожденную целомудренность было так соблазнительно и воодушевляюще.
Аттавио сам с головой нырнул в это удовольствие, напрочь позабыв про многочисленные дела, а также жалость к истерзанному им же женскому телу. Да он и сам не ожидал от себя столько молодецкой прыти. Его тянуло к трепетному женскому телу снова и снова и, даже кончив, через какое-то время возбуждался вновь и возобновлял постельную игру.
— Ты невозможен… — иногда говорила ему с придыханием графиня, невозможно прекрасная с расфокусированным и потемневшим от наслаждения взором и высоко вздымающейся грудью.
Или…
— Да… Хорошо как… — сладко протягивала она со стоном, от которого все внутри вибрировало и отзывалось приятной тяжестью. И хотелось еще, и еще…
Эта ее откровенность воодушевляла и вызывала совсем не зрелый трепет. Хотелось увести юную графиню за новую грань, показать, что может быть еще лучше, еще острее, еще слаще…
Да так хотелось, что ему самому по-прежнему было мало. Он заставлял ее звать его по имени, смотреть в глаза, обнимать в ответ своими тонкими и изящными ручками. Прижиматься грудью и распахивать в исступлении бедра, показывая себя настолько откровенно и широко, что нельзя было не восхититься гармонично сложенному телу молодой графини.
И она — его! Его жена! По праву, по закону, по свершившемуся консумированию. И теперь он будет демонстрировать это со всем возможным усердием. Хотя бы — самой Мираэль.
Глава 18. Мята
Последующие пару недель проходят совсем не по тому сценарию, что в своей голове совсем недавно рисовала себе Мираэль. Могла ли она подумать тогда, когда Аттавио Тордуар штормом ворвался в ее налаженную и степенную жизнь в Фэрдере, что все настолько закрутится и повернется? Нет. Что вместо фиктивного брака и холодного, как лед, и равнодушного мужа она получит внимательного к ее хотелкам супруга и страстного до безобразия любовника в одном флаконе? Определенно, нет! Думала ли, что наконец познает плотское наслаждение, далекое от чревоугодия и чего-то еще, и будет изнывать от порочной страсти, сладко стонать от мужского прикосновения и даже, как распутная женщина, нагло требовать продолжения?
Конечно же, нет! Нет!
А еще — ждать внимания и даже простых взглядов, в которых Мира стала с легкостью распознавать даже малейшие оттенки эмоций? Странно, но даже такие мелочи стали важны и необходимы, как воздух.
И это…
Пугало…
Теперь все ночи супруги проводили вместе. Чаще всего — в спальне графа. Гораздо реже — в комнате Миры. Каждую ночь они занимались любовью — иногда долго и неторопливо, пробуя самые разные позы и даже места, иногда — быстро и страстно, с какой-то отчаянной яростью и почти диким остервенением. Так происходило, когда Аттавио оказывался чем-то раздражен или раздосадованный. И хотя мужчина не делился причинами своего настроения, графиня каким-то магическом образом научилась и сама понимать это. К тому же он не вымещал на ней злость таким вот нетривиальным способом — а просто избавлялся таким образом от бурлящих внутри него эмоций.
И она привыкла даже к этому — к удивившей ее в первый раз порывистости и жестокости, когда Аттавио мог с наскока наброситься на ее губы, сжимая в руках ее голову, а потом, воспользовавшись каким-нибудь укромным местечком, прижать к стене и ворваться в неподготовленную и практически сухую глубину.
Но — пару толчков и умелая игра пальцев на клиторе или сосках — она и правда, как мужчина однажды с порочной ухмылкой и прокомментировал, текла для него и отзывалась, как и полагается хорошей любовнице. И, к своему ужасу, получала острое, пусть и несколько болезненное, но удовольствие.
Но дело было не только в похоти. И нет, конечно, Мираэль не влюбилась неожиданным образом в этого человека, как и он — не влюбился в нее. Да, была страсть, было сильнейшее желание и влечение как отражение простой физиологии. Однако разве этого может быть достаточно для того, чтобы стать нормальными супругами?
Поэтому, как ни странно, было общение. Уважительное, искреннее и понимающее. Они разговаривали и достаточно много — за завтраком и ужином, во время прогулок или пребывания на том или ином вечере или даже в постели, когда Мира могла уже по-простому лечь на широкую грудь мужа, или он сам, положив голову на ее округлое бедро или колени, рассеянно поглаживать нежную кожу запястья или ладони своей молодой жены. Аттавио почему-то нравилось трогать ее — постоянно и порой вопреки приличий. Мира уже как-то с этим смирилась. Только удивлялась немного.
Что бы это могло значить? Ему приелись более опытные дамы столицы? Или это она похорошела?
Ну да, граф говорил, что она выросла, стала более взрослой. И у нее не было причин не доверять знающему толк в женщинах мужу, хотя мысль о том, что тот сравнивает ее со своими предыдущими пассиями, несильно, но било по ее самолюбию.
Мире начало нравится его чувство юмора, которое мужчина проявлял редко, но метко — жестоко и саркастически. Уже нравились его отстраненность и холодность — уж теперь-то она точно знала, что таковым он на самом деле не являлся. Просто был сдержан и хладнокровен. По большей части.
Если его все же разозлить… В гневе Аттавио был страшен.
Чего только стоит тот вечер, когда он подумал, что его жена флиртует с принцем Давидом.
А ведь именно с этого все и началось.
Как интересно порой жизнь может сыграть с людьми…
Оказавшись страшным собственником, Аттавио на дух не выносил мужчин около нее. Не терпел взглядов и двусмысленных фраз в ее сторону, хотя на публике не показывал свою истинную реакцию. По крайней мере, явно.
Удивительно, как он только решился шесть лет назад отпустить ее… Видимо, был занят другими делами, а молоденькая и пугливая жена только отвлекала и раздражала его тогда.
— Вы с графом — очень красивая и гармоничная пара, — такой откровенный вердикт ей однажды выносит во время женских посиделок синьора Барсле, учредительница одного из столичных книжных клубов.
Совсем недавно от такого комплимента Мира вспыхнула бы, постеснявшись, но сейчас она лишь по-доброму улыбнулась. Прошло то время, когда брак четы Тордуар обсуждался и мусолился со всех сторон, но иногда, беря во внимания все увеличивающееся влияние графа при дворе и молодость и красоту графини, иногда нет-нет, а это тема почему-то поднималась.
— Но вы никогда не делитесь подробностями своей личной жизни, мадам, — тут же подхватывает тему маркиза Ла Лермитт, не скрывающая горящего от любопытства взгляда, — А нам, между прочим, очень интересно!
Оно и понятно — Мира былая самой молодой замужней дамой в этом небольшом сообществе кумушек из квартала Санженпэри. И уже прослыла дамой пусть и безукоризненно воспитанной, но все же скрытой и замкнутой, как, впрочем, и ее муж.