В какой-то момент понимает, что графа что-то беспокоит. Это странно, потому что Аттавио может быть раздражен или, например, задумчив. Но чтобы о чем-то волноваться? Нет, это не про графа Тордуара.
Он стоит, упершись бедром о стол и сложив на груди руки. Держит голову слегка склоненной набок. И совсем немного, почти незаметно, щурится.
— Что-то случилось? — не выдержав их поединка глазами, первой спрашивает Мира.
Аттавио слегка качает подбородком из стороны в стороны, отрицая.
— Тогда почему ты так на меня смотришь, Аттавио?
Граф почему-то поджимает губы и хмурится куда как более явственно.
Происходящее не нравится Мире все больше и больше.
И когда мужчина наконец-то открывает рот, в первую секунду графиня даже дыхание переводит. С облегчением. И только потом вникает в смысл сказанного.
— Что ты обо мне думаешь, Мираэль? — спрашивает он.
Девушка удивленно вскидывает бровь и непроизвольно растягивает губы в улыбке. Позволяет себе пару мгновений полюбоваться уже самой. И то, что она видит, ей приходится по душе.
Да, Аттавио Тордуар не был желанным мужем. Более того — он казался ей старым, пусть и не страшным. Его холодность и принадлежность к торговой палате отталкивала. Но не потому, что она как-то плохо относилась к простолюдинам — это в ней как раз никогда не было, да и не могло быть. Однако ей не нравились люди, которые мыслили только денежными или взаимовыгодными категориями.
Теперь же она смотрела на своего супруга словно другими глазами. Хотя дело, конечно, вовсе не в глазах, а в том, через что ей пришлось пройти.
Мужчина прав — она выросла. Приобрела какой-никакой, а опыт. Пересмотрела свой взгляд на некоторые вещи — например, на мужскую красоту. Теперь, на ее вкус, Аттавио был весьма и весьма привлекателен. Как внешне, так и внутренне. А уж то, что он творил с ней в постели… И не только в постели…
— Чаще всего — что ты совершенно невозможный человек, Аттавио, — говорит она откровенно, по-прежнему не совсем понимая, с чего бы тому начинать такой разговор.
— Конкретнее, Мираэль.
Девушка фыркает и расслабленно откидывается на спинку кресла, снизу вверх глядя на мужа. Оценивает. Подбирает слова. Что же он хочет услышать?
— Ты красивый, — осторожно, но в то же время честно отзывается она, — Умный. Сдержанный. Жесткий. И распущенный.
Граф кивает, принимая эту краткую и емкую характеристику.
— Но с чего бы этот интерес? — спрашивает девушка, наклонив голову набок, — Что тебя беспокоит?
— Подойти ко мне, — властно просит мужчина.
Мираэль недоуменно вскидывает бровь, но слушается беспрекословно. Внутренне подбирается и старательно сдерживает улыбку, так как чувствует предвкушение.
Как быстро она испортилась и заразилась порочностью этого человека! И совсем не против, если перед ужином они немного… кхм…
Она не только встает рядом с мужем, но и делает первый шаг к их сближению — кладет ладонь на его грудь и мягко ведет по гладкой ткани камзола. Вроде как пылинку стирает. Или поправляет кружево на воротнике.
Поднимает голову и заглядывает в лицо. Оно выглядит… отстраненным. И немного напряженным. Это странно.
Аттавио перехватывает ее ладошку и свободной рукой вдруг скользит по ее пальцам, надевая невесть откуда взявшееся кольцо. Мира хлопает ресницами, не ожидая этого, но украшением любуется.
Шикарное. Как и всегда. Крупное и явно старинное, с большим сапфиром в виде капли и в обрамлении маленьких бриллиантов.
— В честь чего? — спрашивает она деловито, любуясь украшением. Неожиданный подарок никак не вяжется с поведением мужа, поэтому вместо смущения или удовольствия она ощущает недоумение.
Внезапно Аттавио шумно переводит дыхание и на секунду прикрывает глаза. Немного наклоняет голову — для уже ставшего традиционным поцелуя благодарности.
И Мира не мешкает — прижимается к твердым губам супруга, с удовольствием ощущая, как они смягчаются и поддаются, а его рука — обвивает ее торс. Чересчур крепко. Чересчур властно.
Но к подобному она тоже привыкла. И потому прижимается к мужу в ответном порыве.
Ужин ожидаемо откладывается. Уже в постели — в ее постели — Аттавио заметно расслабляется.
Но до самой ночи Мираэль не отпускает странное чувство — что-то происходит. Что-то непонятное и не совсем правильное.
Или она просто нагнетает?
Глава 19. Сомнения и/или ревность
Аттавио нравится смотреть на спящую жену. Нравится касаться ее — тихой и неподвижной, но доверчиво откинувшей голову. Привыкшие к темноте глаза без труда угадывают изящный изгиб шеи и светлую на фоне темного постельного белья кожу — так и хочется без устали касаться ее своими пальцами и ртом. А ведь он и так оставил на ней несколько новых отметит, совершенно не пожалев ни ее чувства, ни ее отношения к этим знакам принадлежности его «сиятельной персоне».
Как же все забавно закрутилось-то… Всего три недели назад он только присматривался к этой девушке, сравнивая «ту», прежнюю графиню, и теперешнюю. Видя разницу и отмечая потрясающе приятные глазу изменения. А теперь она в его постели, и вот уже две недели, как не представляет подле себя другую женщину. Слишком уж чувственной и сладкой оказалась его молодая и красивая супруга. Слишком…
Его.
И отсутствие опыта совсем им не мешало. Наоборот. Это… вдохновляло и погружало в состояние, близкое к детскому восторгу. Так интересно было обучать ее… Чувствовать на себе ее робкие попытки показать результат этих интересных и сладостных уроков.
А он…
Он покрыл все ее тело этими отметинами — ее груди, ее плечи, ее нежные бедра. И пришел в понятный гнев, только представив, что их может увидеть кто-нибудь еще. И добавить своих собственных.
Дьявол!
Чертово письмо!
Разумеется, у Мираэль никого не было. Слишком уж честной была ее натура, несмотря на умение играть и носить светскую маску. С ним она всегда была честной и открытой. Даже чересчур.
А еще понимающей. Разумеется, она сразу что-то почувствовала. И не испугалась. Сама потянулась и сама проявила удивительную щедрость, отдаваясь ему полностью и безраздельно.
И так и не сняв того самого чертова кольца, которое он зачем-то достал этим вечером из ларца.
Оно и сейчас блестит в темноте — ни в чем не повинное, едва ли красивей других украшений Мираэль, но непроизвольно навевая воспоминания…
Однако прошло слишком много времени, чтобы они по-настоящему беспокоили его. И уж тем более меркли по сравнению с тем, что ему «посчастливилось» увидеть.
Специально или нет, но Дэниэль перепутал почту графини и принес вместе с прочей корреспонденцией письмо, адресованное ей. А сам Аттавио вскрыл изысканный конверт из тонкой бумаги, не поглядев на приписку.
Хотя осознал ошибку с первой строчки. Но почему-то зачем-то стал читать дальше, борясь с невесть откуда взявшейся волной яростного гнева, которая, вместо того, чтобы отхлынуть, как и полагается нормальной волне, поднималась все выше и выше, перехватывая дыхание и заливая глаза пурпурным маревом.
«Дорогая, прекрасная моя Мираэль…»
Моя.
Моя.
Ни черта она не твоя. Кто это тут такой смелый?!
«Ваша сияющая и теплая улыбка до сих пор стоит у меня перед глазами, а сердце заходится в шторме. Вы, как прекрасный лучик весеннего солнца, осветили мою безрадостную жизнь, и теперь я считаю минуты до встречи с вами, чудесная Мираэль…»
Ага. Минуты он считает. Считать-то больше нечего!
«Запах вашего парфюма дразнит мои ноздри — я по-прежнему чувствую эти удивительные нотки роз и апельсинов. Кажется, он преследует меня повсюду, и едва ли я могу отвлечься на прочие дела, пока чувствую ваше фантомное присутствие рядом…»
Парфюм, значит. Преследует, вот же номер! Как это… «мило»!
«Иногда мне кажется, что я вижу вашу фигуру на улице. Хочу подойти, хочу лично, глядя в ваши невозможно зеленые глаза цвета весенней травы после дождя, сказать, что чувствую к вам и как вы меня восхищаете, Мираэль! Вы так прекрасны, что это кажется невозможным! Вы будто сошли с картин самых искусных художников, которые имеют привычку приукрашивать свою модель, но вас приукрасить невозможно! Вы — само совершенство! Идеал! Божественное и невозможное видение! Послушайте, Мираэль…»