Нет, на стыд он, конечно, размениваться не будет. Не до того.
Но вопрос надо решать.
Причем срочно. Он просто не может позволить, чтобы Мираэль его возненавидела.
Слишком уж он прикипел к этой девочке, пусть и за такой короткий срок. И теперь чувствует за нее ответственность. И она должна почувствовать то же, чтобы снова начать доверять.
Глава 22. Доверие
Мире что-то снится. Что-то невнятное… И тягучее… Из-за этого она не может проснуться, как бы не старалась.
Страдает. Мучается.
Но вырваться из липкого бреда не может.
Аттавио слышит ее судорожные всхлипы сразу, как только возвращается в спальню своей жены. Быстро преодолевает расстояние до постели и обхватывает пальцами влажные от пота скулы. Слегка сжимает. И властно зовет:
— Проснись, Мираэль! Проснись!
Колдовские зеленые глаза распахиваются, и Аттавио видит плещущийся в яркой зелени ужас и панику. В уголках мгновенно собирается влага, девушка тихонько всхлипывает и снова жмурится. Трясет головой… Отворачивается.
Но когда Аттавио обнимает ее и прижимает к себе — не дергается и не вырывается. Более того — сама неуверенно протискивается ладошками к груди…. Зарывается в складки рубашки… Греется.
И жмется… Доверчиво… Жадно…
Это воодушевляет.
— Тш-ш, девочка, — шепчет Аттавио, поглаживая Миру по голове, — Все хорошо… Все в порядке… Это просто сон… Всего лишь сон…
Но потянулась же? Не отвернулась и не оттолкнулась? Защиты ищет?
Значит, все равно верит? Инстинктивно, безотчетно… Но верит?
Значит, не все потеряно.
И когда представляется такая возможность, он перетаскивает девушку к себе на колени и укачивает, как ребенка.
Противоречиво? Странно?
Но, наверное, есть в этом что-то судьбоносное. И неизбежное.
Не просто так чертовка-судьба именно Мираэль Тордуар поставила на его дороге, когда Аттавио искал пути подняться повыше. Не просто так позволила разойтись, чтобы, возможно, лишить перспективы медленного, но верного процесса расцветающей в их душах неприязни и ненависти друг к другу. Не просто сохранила ее чистой и невинной для него, своего мужа, а ведь при таком красивом личике найти приличного ухажера не составило бы никакого труда. Даже в таком захолустье, как Фэрдер.
А дальше, конечно, дело техники. Он сам сделал все, пока та же судьба отошла в сторонку, с усмешкой глядя на то, как странным образом утраивается неравный брак, и сам он буквально съезжает с катушек, хотя ранее подобного с ним никогда не случалось. Потому и спрашивает — мягко и аккуратно:
— Расскажешь, что снилось?
Мираэль вздыхает и слегка ерзает. Совсем как котенок, который переминает лапками, чтобы найти более удобное положение.
— Не помню, — шелестит тихонько, — Что-то… неприятное…
— Из-за меня?
— Мм… Может быть…
— Простишь меня?
Девушка медленно поднимает голову и смотрит мужу прямо в глаза. И лиственная зелень неожиданно окутывает его, заставляя почувствовать если не облегчение, то что-то приятное и щемяще нежное.
Размякает он… Становится сентиментальным…
— Ты испугал меня, Аттавио, — к счастью, отвечает она, — И больно сделал. Очень больно… До сих пор… болит… там…
Скулы графини вспыхивают, как огоньки, и сама она пытается снова опустить голову.
Но мужчина аккуратно перехватывает ее челюсть пальцами и фиксирует.
— Очень болит? Может, врача вызвать?
Мираэль морщится. И краснеет еще сильнее.
— Обойдусь. Но больше… так не делай.
— Так простишь? — спрашивает мужчина строго, внутренне ликуя и почти не веря, что все получилось настолько просто.
— Прощу. Но больше так не делай, ладно?
— Договорились, — чувствуя облегчение, Аттавио прижимается губами ко женскому лбу и целует. — Но точно не надо врача?
— Не надо, Аттавио. Правда. Однако я жду объяснений.
— В смысле?
— В смысле — ты не был пьян. И вечером выглядел как обычно. Ты, конечно, бываешь грубым… Но не настолько…
Подняв столь неприятную тему, Мира краснеет еще больше — становятся пунцовыми даже кончики ушей, выглядывающие через прядки волос.
Умненькая девочка. И наблюдательная. Выглядит, может, немного наивной, а порой так оно и есть по факту.
И в то же время в ней не по годам много рассудительности. И доброты. Такой странной и иррациональной, но безоговорочной и простой — откуда только, спрашивается?
Поэтому и простила. И говорит так — складно и емко, не распыляясь на мелочи и детали.
А ведь на ее месте любая другая женщина — и более взрослая, и более опытная, и более терпеливая — устроила бы настоящий скандал.
Истерику.
Целое представление с обмороками и обвинениями.
А вот Мира — нет.
Даже бойкот не устроила. Только краснеет, как девочка.
Но, определенно, его девочка. Юная и сладкая. Но мудрая и сознательная. И поэтому — терпеливо ждет, когда он ответит.
А ему… и признаваться не хочется. Потому что чувствует себя идиотом — ведь позволил эмоциям взять вверх.
— Я был… не в духе.
— Это я поняла, — Мираэль фыркает, — Конкретней можно? У меня было ощущение… будто ты меня за что-то наказываешь.
Прозорливая какая!
— Мне в руки попало одно письмо. Ничего необычного — очень милое и сладенькое письмо от твоего поклонника. Это произошло случайно, но я его прочитал. И… вспылил.
— Какое еще письмо? — недоуменно спрашивает девушка. — От кого?
— От Кваранта. Мартина Кваранта.
— И что с того?
— Из себя вышел я, Мираэль.
— Почему?
Аттавио едва сдерживается, чтобы не выругаться. Но вместо этого, мягко погладив жену по плечу и руке, кладет ладонь на ее округлое бедро.
— Позволишь?
Девушка недоуменно наклоняет голову, но, поджав губы, кивает. Подобрав подол сорочки, граф задирает ее до самой талии, обнажив не только ноги, но и бедра, на которых во всей красе расцвели лиловые синяки. Распутав завязки на широком вороте, Аттавио также стягивает тонкую батистовую ткань лифа, обнажая грудь и живот. Видит не только следы укусов, но и яркие пятна, оставленные его же пальцами — результат его совершенно бездумных действий.
— Нравится? — усмехается Мира, но в голосе ее слишком ярко звучит нервозность и смущение.
— Вообще-то нет. Мне жаль…
— Мне тоже. Но на мой вопрос ты так и не ответил.
— Разозлился я, девочка. Очень разозлился. — Аттавио оправляет на супруге сорочке, возвращая ткань на место и разглаживая складки, — В письме Кваранта в любви тебе признавался. Тебе. В восторженных эпитетах расточался, книжек своих начитавшись.
— Иии? — вопросительно тянет Мираэль, причем совершенно не впечатленная, — Я тут причем?
— Ну как это причем, девочка? Ты — жена моя. А из меня так себе муж. Явно не о жестоких и властных сатрапах мечтают такие трепетные девы, как ты, не так ли?
— Может, и не мечтают. Но что толку?
— В том, что эти девы потом заводят себе любовника. А потом — еще одного. И еще.
— Так ты решил, что Кваранта — мой любовник?
Мираэль таращится на него во все глаза. Совершенно искренне и незатейливо.
— Он. Или кто-нибудь еще.
— Вот балбес… — пораженно хлопнув ресницами, девушка вдруг улыбается и хмыкает. после — откидывается на его плечо, — Так сиятельный граф, оказывается, умеет ревновать?
— Это тебя удивляет?
— Есть немного. Но в следующий раз давай лучше поговорим. Просто спроси меня. Хорошо? Не хочу снова под твою горячую руку попасть…
— А ты уверена, что будет следующий раз?
— Я уже достаточно хорошо знаю твой темперамент, чтобы быть уверенной — да, вы, мессир граф, еще не раз закатите мне сцену ревности…
Мираэль уже не только улыбается, но и откровенно веселится. И неожиданно прижимается к мужу еще теснее и даже обнимает за плечи.
И Аттавио, наверное, стоило бы возмутиться, но… на что?
На девчонку, которая не только его только что простила, но и, придя к верным выводам, по-детски разомлела от такой мелочи? Которая покраснела от удовольствия и, узнав о мужской ревности, увидела в этом проявление его характера?