— То, что позволял всегда… — негромко и оценивающе говорит одна из женщин, и в ее голосе слышатся странные нотки — не то раболепия, не то восхищения, — Полную независимость и наглость, как будто ему действительно позволено все…
— Нет, дамы, — заключает Тоцци, поднимаясь и стряхивая крошки с верхней юбки. Шумное обсуждение не помешало ей отказаться от чая и лакомств, которых она успела проглотить аж три штуки, — Это называется мужская власть. На этот раз — обоснованная и понятная.
Вряд ли дамы правильно понимают фразу, брошенную обычно хабалистой женщиной. Но что-то действительно заставляет их быстро последовать ее примеру, а после собраться и поспешно покинуть особняк Тордуаров.
— И как много ты услышал? — спросила Мираэль у мужа, провожая того аж до спальни и заходя следом. Да и не смогла она сделать иначе, ведь Аттавио по прежнему держал ее за руку.
— Уверен, недостаточно. Какого черта они тут забыли?
— Если тебе интересно — я их не приглашала. Сама удивилась. И потому оказалась совершенно не готова к их приходу.
Оглянувшись, Аттавио быстро и равнодушно мажет по ее платью взглядом и тут же начинает разоблачаться. Мираэль не сразу, но помогает — забирает его камзол и вешает на спинку кресла, помогает расстегнуть запонки и принимает галстук.
Одновременно она продолжает оправдываться:
— Я на кухне была. Тесто месила. И переодеться просто не успела.
— Успокойся, — бросает Аттавио, — Мне не нужен твой доклад, я и так все прекрасно понял. Пойдем.
— А? Куда? — Мира непонимающе глядит на мужа, который уже шагает в сторону постели и дальше, к двери ванной.
На ходу стягивает жилет и рубашку и небрежно бросает на кровать.
И действительно заходит в ванную комнату.
— Мираэль! — требовательно зовет оттуда Аттавио.
Смутно догадываясь, что от нее ждет мужчина, и поборов смущение, Мира действительно спешит следом.
А дальше — все как в тумане…
Забывается все — и появление благородных дам квартала Санженпэри, и их двусмысленные разговоры. Собственное раздражение и неудовольствие.
А вот подчиниться напору и решительности мужа очень приятно и уже привычно. Хотя она все-таки недоумевает и потому спрашивает:
— Прямо тут?
— У тебя волосы в муке.
— Так мне надо просто помыться…
— Совместим приятное с полезным. Ты же не против?
О нет, она не против…
Ей нравится…
Очень нравится, как Аттавио привычными и умелыми движениями стягивает с нее одежду, а потом помогает забраться в ванную.
Нравится смотреть, как тот снимает остатки собственной одежды, пока сама она настраивает температуру и напор воды, чтобы наполнить ванную.
И уж точно очень нравится, когда, присоединившись к ней, сразу обнимает и притягивает к себе, чтобы она оказалась верхом на его бедрах, и набрасывается на ее губы.
Очень быстро грудь и живот наполняются тяжестью… От жадных и глубоких поцелуев распухают губы… А сама она обнимает мужа за голову и прижимается теснее, трясь кожей о кожу мужа, и ерзая своей промежностью на его наливающейся кровью и силой плоти.
— Ты не против? — повторяет Аттавио тихо, на секунду оторвавшись от нее.
— А должна?
— Не боишься?
— Ну ты же не сделаешь мне больно, правда? Ты обещал.
— Не сделаю, девочка. Я контролирую себя. Пока что…
Странно, но эта фраза отзывается особо сильной пульсацией в промежности, и девушка, тихонько заскулив, прижимается к мужу грудью и ведет бедрами из стороны в сторону.
Аттавио же, обхватив ладонями ее ягодицы, направляет куда нужно. Медленно опускает…
Входит…
Аккуратно и неторопливо.
Заставляя задержать дыхание и снова жалобно заскулить.
Раз — и толчок. Упругий и точный. Но не глубокий и щадящий.
— Больно? — спрашивает Аттавио тихо, замерев.
Мираэль отрицательно качает головой из стороны в сторону, а сама жмурится и губу закусывает.
Туго. Тесно. Но хорошо.
— Мне продолжать?
Рассеянный кивок. И мужчина, немного приподняв Миру, снова медленно опускает ее.
Сердце пропускает удар и тут же несется вскачь. Девушка стонет и только сильнее цепляется.
На самом деле ей хорошо. Очень хорошо.
Хорошо, когда он входит. Раз раз разом. Снова и снова. Хорошо, когда прижимается губами к ключицам и начинает выцеловывать. Нежно. Ласково. Без покусываний и зубов.
Хорошо, когда, придерживая одной рукой, ласкает второй спину и кладет пальцы на затылок.
Хорошо, когда снова целует в губы.
И рокочет, немного увеличивая темп и глубину проникновения.
А Мираэль от удовольствия и сладкого наслаждения окончательно растворяется в тягучем, но приятном мареве, который наполняет все ее тело и разум горячей патокой и негой.
Уже гораздо позже, укутанная в безмерный халат Аттавио, она сидит на мягком пуфе и млеет, пока муж — кто бы мог подумать? — собственноручно расчесывает мягкой щеткой ее волосы. Для этого он даже специально сходил в ее спальню за ней, а заодно захватил чистую сорочку и другое платье.
Но сразу она переодеваться не стала. А села, воспользовавшись совершенно неожиданным предложением мужа расчесать ей волосы.
И именно это стало вишенкой на ее персональном торте, ведь когда мужчина делает такое — разве это не удовольствие чистой воды?
Девушка едва не мурчит, когда супруг перебирает ее локоны, мягко проводит щеткой и раскладывает на собственных коленях. Они у нее мягкие и рассыпчатые, но слишком длинные, это она знала прекрасно, поэтому это дело пусть и не трудное, но долгое.
В какой-то момент Аттавио спрашивает:
— Тебе было больно?
Откинув голову назад, Мира непонимающе глядит на мужа снизу вверх и слегка близоруко щурится. Не сразу понимает, о чем речь.
— Нет, не было, — говорит в итоге, снова немного покраснев, — Почему это так тебя беспокоит?
— Потому что я тут подумал, что ты можешь быть беременна. И тогда… в библиотеке… я мог серьезно повредить тебе.
Глаза Мираэль необыкновенно расширяются, и даже рот распахивается. Такой реакции Аттавио недовольно хмурится и спрашивает:
— Ты же думала об этом?
Мира молчит, инстинктивно вскинув вверх руки прижав ладони к щекам.
— Что? Не думала?
Девушка снова никак не реагирует, хотя вспыхнувшие фейерверком эмоции шокируют и обжигают.
Беременна? Она может быть беременна? И Аттавио это беспокоит? Волнуется, что с ребенком может произойти беда? Поэтому вчера и пальцем не прикоснулся, а сегодня — был невозможно ласков и аккуратен?
И не зря на враче настаивал…
Бог-творец, а если правда? Почему она сама не подумала?
Если это действительно случилось, то срок, конечно, еще совсем маленький, и до месячных еще есть время, поэтому на самом деле трудно что-либо говорить наверняка…
А мужчина, устав, видимо, ждать ее ответа, вдруг подхватывает ее под мышки и поворачивает к себе лицом. Сажает на колени — скромно и целомудренно, как маленькую девочку, — и поправляет волосы.
— Мираэль? Так думала? Или нет?
— Нет…
— Но понимаешь же, что это возможно?
— Теперь — да…
— И что? Не хочешь?
Мужской голос становится обжигающе ледяным. А взгляд — колючим и пронизывающим.
Но Мираэль уже давно не боится такого выражения его глаз. Да и другое ее волнует куда как больше…
— Детка? Ну-ка, посмотри на меня!
И девушка не только послушно глядит на мужа в ответ. Но и кладет ладошку на его скулу и мягко гладит. И улыбается. Смущенно и немного обескураженно.
И такой это был милый и очаровательный взгляд, что возбуждение, утоленное совсем недавно, заворочалось внутри с новой силой, и Аттавио сильнее сцепил пальцы на женской талии. А потом — в заигрывающем жесте скользит выше, к вороту халата. Гладит кромку кожу в вырезе. Слегка отодвигает ткань в сторону. И проводит подушечками в опасной близости от соска.
— Так что? — повторят он, — Не хочешь? Эти дамы все-таки сумели убедить тебя?